Царственная блудница

– Да то и значит! – злорадно хихикнула Мавра Егоровна, мигом почувствовав себя просто отлично. – Не верила ты, что он таковский, а ведь вот… сама видишь! Никаких дам при нем. Два мужика! Нет, даже три! – И она выдвинула из за пажа кубков прилипшую к нему карту пажа жезлов, а потом с победным видом посмотрела на Хлоп Бабу и Воронцову, как если бы в том, что паж кубков находился в обществе карт с явным мужским значением, была некая особая доблесть и даже ее заслуга.

– Ну, это еще может ничего и не значить, – проворчала Хлоп Баба. – Мало ли что… пирушка, к примеру, а то и еще что нибудь…

– Ага, пирушка! – хохотнула Шувалова. – Такая же пирушка, каким он на пленерах с молодыми красавчиками предавался, отчего вся рожа то его прыщами пошла!

Елизавета чистоплотно передернула плечами. Воспоминания о прыщах, которыми и впрямь пошла рожа пажа кубков, мгновенно вышибли из ее памяти ностальгию о тех днях и месяцах, когда царица считала его лицо красивейшим явлением природы.

– И то! – сказала брезгливо. – Однако бес с ним, с Никиткою. Давайте дальше одеваться.

В эту самую минуту Михаил Илларионович Воронцов снова нетерпеливо ворохнул дверь, однако Анна Карловна успела успокаивающе кивнуть: мол, потерпи! Наверное, скоро…

Имение Лизино, вблизи Санкт Петербурга, 1755 год

– Вы меня, чертово дитя, заморить решили? – Очень красивый молодой человек в простой рубахе, кавалерийских лосинах и мягкой калабрийской шляпе натянул поводья и осадил вороного коня, нервно перебиравшего ногами и норовисто воротившего точеную голову. – Смотрите, Нуар счастью своему не верит, что остановился наконец: весь в мыле.

– Может быть, конь и устал, однако вы, сударь, свежохоньки, – ответил ему второй всадник, гораздо моложе первого, так же одетый и сидевший на серой – мышастой – кобылке, столь легконогой и стройной, что, казалось, мощный Нуар должен был обойти ее играючи, нисколечко не напрягаясь. Однако почему то не обошел.

– Похоже, я сделал ошибку, когда поспешил расстаться с Мышкой, – первый всадник оценивающе окинул взглядом кобылку.

– Вы жалеете о своей щедрости? – так и ощетинился его спутник. – Коли так, заберите Мышку назад, мне то для вас ничего не жалко!

– Ох вы и хитрюга! – усмехнулся красавец. – Умудрились придать моим словам такой смысл, какого я в них и не вкладывал, да еще и заставили меня почувствовать себя скаредом. Это все ваша английская кровь сказывается. Мы то, русские, вообще не склонны этак играть словами.

– Английской крови во мне всего лишь четвертинка, – возразил второй всадник. – Как известно, отец мой наполовину француз, наполовину англичанин. Русской все же больше! Поэтому, сударь, прошу не острить по поводу моего происхождения, ежели вы желаете, чтобы мы и впредь оставались в дружеских отношениях.

– Вы мне, что ли, угрожаете? – ухмыльнулся красавец, снисходительно поглядывая из под нависших полей шляпы.

– Да нет, только предупреждаю, сударь мой Никита Афанасьевич, – отозвался его молодой спутник.

– Я, видите ли, не привык, чтоб со мной этаким тоном позволяло себе разговаривать какое то дитя, пусть даже и состоящее со мной в родстве! – В голосе Никиты Афанасьевича зазвучала угроза. – Предупреждает, смотрите ка! Знает, что уйдет безнаказанно, не стану же я с каким то чайлд анфаном[2] неоперившимся по мужски беседовать!

– Ну так он с вами побеседует! – Покраснев от обиды, юнец соскользнул с седла и встал в позицию, как если бы у него в руках была шпага или рапира. Впрочем, он немедля спохватился, что руки его пусты, и замер с растерянным выражением лица.

– Ага! – с издевкой хохотнул красавец Никита Афанасьевич, неторопливо покидая седло. – Только железками и способны пыряться французики желтопузики. А врукопашную? Тычки да кулачки – этому вас ваши английские предки не удосужились обучить?

Он откровенно задирал своего спутника, вызывал его на пикировку, и тот подыгрывал весьма охотно. Трудно было поверить, что его обида и вспыльчивость притворны.

– Не извольте беспокоиться! – прошипел юнец. – The boxing – this is our national english sport!

И он очертя голову кинулся на Никиту Афанасьевича, который легко отражал запальчивые замахи и несильные удары.

Юнец пытался обрести хладнокровие. Он ухитрился скинуть шляпу и отбросил со лба влажные темно русые кудри. Они были перехвачены сзади черной бархоткой и образовали некое подобие лошадиного хвоста, так как были очень пышны и своевольны.

Никита Афанасьевич тоже скинул шляпу. Со своими соломенными волосами, которые также были завязаны бархоткой, он гораздо больше походил на хладнокровного английского лорда, занятого boxing’ом, чем разгоряченный, девически стройный и длинноногий юнец.