Мимо большого деревянного щита — размером чуть поменьше рекламного. Поравнявшись с ним, Наима прочла ликующую надпись: «Ярмарка на обочине!!! С 1 по 30 июня! Всего в двух милях!»
Ниже были нарисованы свинки с синими ленточками, улыбающийся хот-дог и чертово колесо. Что за тупое название! Она поклялась, что, когда придет время давать новые имена, они с тем мужчиной на дороге не ударят в грязь лицом. Чем плоха Радужная ярмарка? Или обочина Радужной дороги? Названия под стать цветам на щите.
И только на расстоянии вытянутой руки она заметила три потрепанные листовки, пришпиленные справа: СПАСАТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР.
На бумажках красовался знак Красного Креста.
Красного дерьма. Красной смерти. Красной утраты.
Наиме хотелось разрыдаться и расхохотаться в одно и то же время. Ноги подогнулись. Стало жарче на десяток градусов, солнце сжигало кожу на затылке.
— Должно быть, ты шутишь, — сказала она.
Человек на дороге ее не слышал.
Наима сложила ладони рупором.
Болван.
Последнее слово она произнесла про себя. Не хотела грубить. Им нельзя ссориться.
Он не остановился, лишь сварливо, по-стариковски, отмахнулся. Связь установлена! Честность — лучшая политика в мире, где правит трехсуточный грипп, и Наима расскажет ему все.
Лагеря — это просто большие чашки Петри. Проще всего подхватить заразу в лагере для эвакуированных! Было, было проще. Прости, что сообщаю плохие новости, но здесь больше нет спасательного центра!
Десять месяцев назад она и сама верила, что там ей помогут. Верила, что вместе они исцелятся. Тогда, на совместной пресс-конференции Всемирной организации здравоохранения и Центра контроля заболеваний, где лучшие умы толковали о вакцине, способной уберечь от распространения заразы, она впервые услышала термин:
На деле оказалось, что никакой вакцины нет и в помине, а словосочетание «коллективный иммунитет» — чистый оксюморон.
Выжили только те, кто обладал иммунитетом естественным. С июня только они, бродившие среди хаоса, избегая любых контактов из опасений нарваться на гнев озверевшей толпы, попадались Наиме на глаза. Она ушла из Бейкерсфилда, где здоровые чувствовали себя предателями человеческой расы. Она видела радость на лице умирающей старухи, топором раскроившей череп медсестре, которая протянула ей стакан воды. Никаких добрых дел. За три месяца мужчина на дороге был единственным живым человеком, которого она встретила.
Некогда оживленные местности опустели. Трехдневный грипп ставил точку во всех спорах. В городах правили птицы-падальщики, пришло их время.
—
Ее новый друг шел вперед. Ничего, через две мили ему придется сделать привал.
Смрад ярмарки уже висел в воздухе.
А потом заметила пыль на стеклах.
Куда бы она ни пришла, нигде ей не рады. Даже на ярмарке.
Грифы и вороны восседали на ярком — алые буквы на белом фоне — щите «Бесплатная парковка для гостей ярмарки!» над дорогой, уходившей вбок от шоссе. За щитом маячило мертвое колесо обозрения, отмечавшее начало ярмарки, маленькое и жалкое, словно хворое. Свинки на рекламном щите позволяли надеяться на что-нибудь грандиозное, но все оказалось обманом.
До ушей донесся скорбный гитарный перебор: гитарист не бренчал, он просто перебирал струны. Незнакомая мелодия, но Наима знала ее название. Блюз трехдневного гриппа.
То, что она увидела через задние окна машин, заставило ее заулыбаться. Рюкзак в «королле» лежал на самом виду. В некоторых автомобилях ключи торчали в замках зажигания, в одной, кажется, остался газ. Это была рождественская распродажа автомобилей. Машины вдоль дороги владельцы оставили на полпути, забрав оттуда все, что смогли. Эти автомобили благополучно доехали до места назначения, хотя их владельцы бросили их, не завершив дел. Из-за лопнувших стекол воняло трупами. На заднем сиденье «форда эксплорер» белел собачий мех. Наима подумала о толстощеком малыше, обнявшем верного друга на прощание, прежде чем родители оттащили его прочь.
Машины вопили о своих историях.
В стекле отразилось почерневшее от солнца лицо в капюшоне, заострившийся подбородок.
Слезы. Черт, только этого не хватало!
Наима вонзила ногти в ладони. До крови. Машины перестали вопить.