Царство. 1951 – 1954

— Я останусь с ним! — твердо сказала она. Глаза сталинской дочери были сухи, казалось, она находилась, где-то далеко-далеко, так далеко, что могла оказаться рядом с ним, с великим и никем до конца не понятым человеком. — Иду к тебе, папа! — прошептала Светлана и возвратилась к умирающему.

В это утро она поднялась раньше обычного, умылась, пошла готовить детям завтрак и вдруг каким-то животным чутьем поняла, что случилось непоправимое, что-то очень плохое.

Света часто готовила сама, не любила, чтобы по дому слонялись посторонние люди, пусть и приставленные помогать. После обычных семичасовых известий по радио не стали передавать утреннюю гимнастику, а вместо задорных маршей и задушевных песен зазвучала печальная музыка Бородина, потом струнный квартет играл Глазунова.

«Наверное, умер кто-то из членов ЦК», — подумала Светлана.

В начале десятого позвонил телефон, и Берия загробным голосом попросил приехать на «ближнюю». Тут-то и поняла она, что случилось непоправимое не с кем-то, а с отцом. Старый мир, привычный, знакомый, зашатался, стал рушиться, земля уходила из-под ног.

Берия ничего конкретного не сообщил, только попросил поторопиться, но ей стало ясно — отца больше нет, ведь иначе, как объяснить, что к нему в дом родную дочь приглашает чужой человек?

По дороге в Волынское, леденящий душу голос Левитана передал о тяжелой болезни товарища Сталина.

В Кремле в сталинском кабинете собрались Берия, Маленков, Молотов, Ворошилов, Булганин, Хрущев, Каганович, Микоян, Сабуров, Первухин, Поспелов и Суслов. Председательствующее место занял Берия.

На пост председателя Совета министров он предложил Маленкова, его первыми заместителями были названы четверо: Молотов, он же министр иностранных дел, Берия, возглавивший объединенное МГБ и МВД, военный министр Булганин и Каганович, которому досталось управление тяжелой промышленностью, транспортом и связью. Ворошилов пошел на Верховный Совет, Хрущев — на партию.

— А с Абакумовым что делать? Может, отпустим Виктора Семеновича? — неожиданно спросил Первухин.

— На хера он сдался?! — отозвался Хрущев.

— Пусть на нарах гниет! — зло добавил Берия.

— Предлагаю сократить состав Президиума Центрального Комитета, — проговорил Ворошилов. — На ХIХ Съезде Сталин в два раза состав расширил, понапихал туда много бестолковых людей.

— На хера нам эти брежневы, патоличевы! Пусть опыта набираются! — фыркнул Лазарь Моисеевич.

— Это понятно! — поддержал Маленков. — А у меня вот какое предложение: считаю полезным вернуть в нормальное русло трудовой распорядок, ни к чему эти ночные бдения. Установим график рабочего времени с девяти часов до восемнадцати. Это будет правильно, как в цивилизованном мире.

— Жить надо по-людски, а не задом наперед. Ночью нужно спать, а днем работать! — поддержал Молотов. — И еще одно упустили! Пока товарищ Сталин жив, предлагаю оставить его в Президиуме Центрального Комитета.

— Нет возражений! — за всех отозвался Лаврентий Павлович.

— А если он не умрет? — произнес Микоян, но так, что в комнате приутихли.

— Умрет! — отозвался Берия. — Светила не ошибаются. Кстати, предлагаю закрыть позорное, полностью надуманное дело врачей. Всех освободить и реабилитировать.

Сергей Хрущев не мог заниматься, учить ничего не получалось: как сидеть за учебниками, когда Сталин при смерти? «Наш Сталин, наш любимый человек!» — с болью в сердце думал студент. Он был потрясен, услышав по радио сообщение о неизлечимой болезни. Еще вчера по хрущевскому дому поползла тревога, мать ходила бледная, отец пропал — уехал и ни одного звонка. А сегодня и в институте началась паника, учебное заведение гудело, как растревоженный улей: кто-то гундосил, что Иосиф Виссарионович умер; кто-то, наоборот, говорил, что пошел на поправку; а в туалете, где студентам разрешалось курить, произнесли, что вождя отравили!

— И в Ленина стреляли отравленными пулями! — содрогнулся Сергей.

Вокруг происходило что-то из ряда вон выходящее, преподаватели ходили словно под кайфом, лекции заканчивались, не успев начаться. В воздухе витало лишь одно: «Сталин! Сталин!» На душе сделалось тоскливо и страшно, и никак не верилось, что Сталин способен умереть.

— Сколько хорошего сделал Сталин! Сколько доброго рассказывал про него отец!

Хрущев-младший решил поскорее уйти из института. Торопливо собрал учебники, очутившись в гардеробе, отыскал под грудой чужого свое неновое, чтобы не бросалось в глаза, пальтишко и поспешил на улицу. Студент торопился к административному корпусу, где в сторонке за углом его дожидался автомобиль.

— Чего-то ты рано? — потянулся пожилой водитель.

— Пораньше закончили. Поехали, Иван Андреевич!

— Вот торопыга! Сейчас докурю.

— Пожалуйста, мне надо ехать!

— Да едем, едем!

Машина тронулась.

— Новости есть? — поинтересовался взволнованный Сергей, в надежде услышать что-нибудь утешительное про состояние здоровья Иосифа Виссарионовича.

— Какие новости? Сталин при смерти, и — точка! — выкидывая в окно окурок и выруливая на проезжую часть, мрачно отозвался водитель. — К Раде заезжаем?

— Нет, сразу домой!