Царство флоры

Катя звонила Никите Колосову от Анфисы. А попала она к ней под вечер, потому что именно под вечер произошло то, чего она так долго, так тщетно ждала.

Она еще была на работе, собиралась домой. Альбом Никола Пуссена забрала со стола, положила в сумку. Решила скачать из Интернета несколько файлов – что там пишут о художнике и его мировоззрении умные люди.

Звонок телефона.

— Алло, слушаю.

— Привет, шер ами, это я.

Голос мужа – Вадима Кравченко, Драгоценного В.А. – тихий, дружелюбный, кроткий, как у агнца.

Катя от неожиданности поперхнулась и проглотила все слова, которые все эти дни и недели собиралась сказать, выплеснуть, выдать на гора – ему . Обида, досада, ревность, злость и еще ревность, досада, обида, тревога – все это вместе в громоподобном коктейле праведного гнева, от которого рухнут те самые Карпатские горы, в которые он, Драгоценный, сбежал со своим дружком Серегой Мещерским, бросив свою жену. Бросив, покинув из-за какого-то пустяка. Нелепой семейной ссоры, неверно истолкованного слова! Из-за глупой ревности, наконец. Ох уж эта ревность!

— Я это… мы тут с Серегой закругляемся… В смысле – отдыхать кончаем.

— Хорошо отдохнули?

Катя… голос-то у нее вновь прорезался. А вот «громоподобный коктейль гнева» что-то так и не материализовался для слуха.

— Отдохнули? Мы-то? Ничего, бывает хуже.

— А как там ваша Прага?

— Стоит, что ей сделается. Мы ж уехали оттуда. И были все это время в Нивецком замке.

— В замке? Что там было с вами? Ведь что-то было такое, да? Я же знала, я места себе не находила… – Катя почувствовала, что вот-вот разревется. – Вадичка… я так больше не могу… Вернись, пожалуйста, поскорее домой. Мне так плохо. У нас тут убийство за убийством. Я не знаю, что делать, и посоветоваться мне не с кем. И вообще, я боюсь одна.

Она не врала, нет, но утрировала, конечно, ужасно. Причем совершенно бессознательно. Просто это был такой приемчик – чисто женский, убойно действовавший в оные времена на Драгоценного.

— Мы с Серегой вечером выезжаем в Мукачево. Там поезд до Киева. А там на самолет. Завтра днем, самое позднее вечером, я буду дома, в Москве.

— Вадичка!

— Что? – Бас Драгоценного дрогнул. – Так-то вот, Катя… Скотина я был, конечно, та еще. Ты прости меня.

Расчувствовавшаяся Катя долго еще внимала гудкам, когда он уже дал отбой.

Глянула в окно – вечер. Сгребла со стола бумаги – черновики статей, очерков и подбросила их вверх. Завтра! Йессс!!! Завтра он приедет. И все, все, все будет хорошо. И даже это дело о «Царстве Флоры» перестанет казаться таким уж… таким… Каким?

Обида, гнев, досада исчезли, растаяли как дым. Но тревога… Она никуда не делась.

И Катя рванула к Анфисе. Поделиться переполнявшим ее половодьем чувств.

Анфиса в этот вечер была допоздна в фотостудии, однако не работала. Причина была банальна: в отсутствие любимого (Константин Лесоповалов все еще был на море с семейством) она могла найти утешение в обществе лишь одного-единственного мужчины. Этим мужчиной был певец Георг Отс. По телевизору как раз показывали старый фильм «Мистер Икс», где Отс пел и играл. Анфиса была фанаткой Отса. Она безрассудно бросала все дела, отменяла даже срочные съемки, если его показывали по телику.

Катя вошла в студию на Гоголевском бульваре под первые ноты арии «Кумир мой, кумир мой». Дальнейшее же было просто неописуемо.

«Они рыдали как дети» – с Анфисой они не рыдали, а пили чай с традиционным уже клубничным тортом. Но все равно, наиболее точно происходящее можно было передать лишь этой емкой цитатой.

Но тревога…. Она все равно не делась никуда.

— Ты чего такая? – спросила Анфиса, когда «Мистер Икс» кончился. – Все ж классно, девочка ты моя. Вадик твой выкинул белый флаг. Па-а-лнейшая капитуляция. Видишь, они там, в этих Карпатах, в полном ажуре. А ты беспокоилась.

— Я и сейчас беспокоюсь.

— О нем?

Катя помолчала. Тревога… Что ж это такое, а? В чем причина? Драгоценный? Нет. Причина не в нем. Никита? Сегодня днем она заходила в розыск, хотела узнать новости по делу. Но так и не сумела застать Никиту. Он был занят, его где-то носило – розыск Балмашова набирал обороты.

Сбежавший подозреваемый? Балмашов? Но ведь и раньше такое случалось. Преступники, воры, налетчики, убийцы, даже серийные маньяки ударялись в бега. Их ловили – порой быстро, а порой и не очень. Это была работа, та самая профессия, которой Никита Колосов занимался всю свою сознательную жизнь. А с работой был связан и чисто профессиональный риск.

Но эта неотвязная, грозная, сосущая сердце тревога… Что-то случится. Что-то обязательно произойдет очень скоро, если она не…

— Анфиса, Балмашов сбежал.

— Флорист? Тот самый? – Анфиса, как мячик, подскочила в кресле. – Как так? Почему? Ну-ка немедленно рассказывай.

И Катя рассказала ей, что знала.

— Покажи картину. – Анфиса потянулась к альбому, начала листать. – Да, ничего себе… Ну-ка, давай разбираться подробно. Объясни толком.

Катя начала объяснять. За окном густел вечерний сумрак.

— Нас тревожит вот этот персонаж – Аякс. – Она показала на воина, изображенного на картине. – Кто в реальности ассоциируется у Балмашова с ним, мы так пока и не выяснили. Предположительно это военный или же человек, имеющий какое-то отношение к армии, к чему-то подобному… К силовым структурам, спецподразделениям, ФСБ, милиции, например…

— К милиции?

— Я просто думаю вслух. Ведь Аякс – герой войны. Может, это кто-то, кто воевал в горячих точках?

— Согласно мифу, Аякс – ходячее воплощение мужской доблести. Он просто харизматический герой – вот и все, – Анфиса со смаком выдала словцо «харизматический» и перевернула несколько страниц альбома. – Ой, а тут еще одна похожая картина, «Триумф Флоры». Смотри, они тут тоже почти все. Все эти персонажи. Флора на колеснице триумфальной, а они идут следом за ней. И Аякс тоже. Так преданно он на нее тут пялится. Влюбился, что ли? А здесь, – Анфиса вернула лист с «Царством Флоры», – он… Вот болван – на меч кидается!

— Я сейчас позвоню Никите, узнаю. Может, есть что-то новое, какие-то известия, – нервно сказала Катя.

Она не могла понять. Не могла дать себе отчет: откуда это все? Эти нервы, эта тревога, эти невидимые иголки, на которых не усидеть, даже на мягком Анфисином диване, даже после арий «Мистера Икса». Она набрала мобильный Колосова.

Анфиса, чтобы не мешать, отправилась на крохотную кухню.

— Ну что? – спросила она, вернувшись. – Как там?

— Он в Воронцово едет, там Тихомиров документацию собрал, которую они хотели изъять для проверки.

— А еще что? Насчет Аякса, военных?

— Ничего. Никите некогда, он сейчас, как видишь, другим занят. Правда, он вспомнил, что Балмашов спрашивал его…

— О чем?

— О том, не служил ли он в армии или в спецназе…

Анфиса включила телевизор. Шли новости.

— А скоро он его поймает? – спросила она чуть погодя.

— Я не знаю.

— А если Балмашов еще кого-нибудь прикончит?

— Делается все возможное. Но…

— Он что – больной? Сумасшедший? – Анфиса покачала головой. – «Царство Флоры»… Я ведь говорила тебе, что все это сплошней стеб и выпендреж. И мания-то какая-то у него этакая, с вывертом, стебная, не человеческая. Нет бы душил себе по старинке старух черными колготками. А тут целая философия. Цветы, крокусы с адонисами. Чтобы все это стало почвой для убийства, надо очень постараться.

— Балмашов воображает себя им, – Катя показала на небесного возницу на картине. – Богом, творцом. Это все скрытый, нереализованный комплекс жажды власти.

— Но у него же и так денег полно!

— Деньги тут ни при чем.

— Деньги всегда при чем, особенно у таких господ, как они, – назидательно заметила Анфиса.

Она переключила другой канал – сериал. Кто-то хрипел, и как раз кого-то картинно душили в кадре крупным планом… черными колготками. Анфиса плюнула в сердцах и снова включила новости.

— Оставайся-ка ты у меня ночевать, подружка, – она обняла Катю за плечи. – Никуда я тебя сегодня не отпущу.

— У меня дома развал, неубрано, а завтра Вадик приедет.

— Сам возьмет пылесос и уберется. Не барин, чай, – Анфиса насмешливо фыркнула. – Подожди, вот наврет тебе с три короба о своих карпатских приключениях. Ты не очень-то уши развешивай. Ему в его положении сейчас только и остается вермишель разбрасывать, обманывать, пытаться тебя разжалобить.

— Обманывать?

— На жалость бить, чтобы не ругала, претензий поменьше предъявляла.

— Подожди, ты сказала – обманывать? – Катя потерла висок. – Что-то я… погоди…

Она подвинула к себе альбом. «Царство Флоры»… Обман… Словцо Анфисы, как крохотный дротик, пригвоздило какую-то ее мысль, мгновенную догадку, которая… Черт, которая вот опять, снова ускользнула из памяти!

— Поздно уже. Давай баиньки. Ты ляжешь тут на диване, а я себе раскладушку притащу. – Анфиса зевнула широко и сладко. – Чайку выпьем с чем-нибудь и бай-бай, да?

Она опять возилась на кухне, подогревая чайник. А Катя… Она медленно пролистала альбом. «Триумф Флоры», «Царство Флоры» – две разные и вместе с тем такие одинаковые, по сути, картины. Что имел в виду Пуссен, рисуя этот сюжет дважды? Здесь все живы, а здесь… Как там говорила Марина Петровых? «Они все умрут»? Жизнь и смерть… Но здесь, на полотнах, во всем – в деталях, красках, колорите, в их облике запечатленном – поразительное сходство. Нет, даже не сходство, тождество полнейшее. И вдруг такая мгновенная разительная перемена. Убийственная метаморфоза…

Она смотрела на Аякса. Воплощение доблести… Вот здесь он живой, сильный, энергичный. Перья на шлеме развеваются, и меч его еще в ножнах. А тут, в «Царстве Флоры», этот меч уже воткнут рукояткой в землю и приготовлен для… Но он ведь не был убит. Не был, в отличие от Адониса или, например, Гиацинта. Он сам убил себя. Но в чем причина самоубийства?

— Анфиса, ты не помнишь, как там было дело с этим Аяксом в мифах? Почему он покончил с собой? – спросила она.

— Не помню. Кажется, это было какое-то помрачение ума или что-то в этом роде. Ну да, безумие… Безумие Аякса. Его жестоко обманули. Причем те, кому он верил. А он этого не мог снести.

Катя смотрела на Анфису. Обман… Вот опять…

— Полночь, midnight. – Анфиса, пританцовывая на толстых коротких ножках, обутых в смешные тапки в виде пушистых кроликов, внесла поднос с чаем и конфетами. – Полночь, бьют часы на Спасской башне… Господи, какой же все-таки шикарный мужик был Георг Отс. Это сил нет никаких! Катя…

— Что?

— Чай-то пей. На шоколадку.

— Анфиса, я… я сейчас еще раз позвоню Никите.

— Да он дома давно, спит уже, наверное.

— Он не спит. И он не дома. – Катя чувствовала, как тревога наполняет ее, подчиняя, подавляя и одновременно заставляя действовать. – Я должна сказать ему одну вещь.

Она набрала мобильный Колосова. Он был занят.