Фаина наклонилась над ними и вскрикнула. Отвернулась. Реакция ее вроде бы вполне соответствовала ситуации. Однако Колосову она показалась все же излишне нарочитой, театральной – эти жесты, словно заученные на сцене или под объективом камеры.
– Когда это произошло? – спросила она.
– В ту ночь. Когда он уехал от вас.
– От меня? Откуда вам это известно? Он у меня не был.
– Он у вас был, Фаина Игнатьевна. И не надо отрицать очевидные факты. – Колосов проверил в ящике стола диктофон. Позже с Катей они фраза за фразой проанализируют ее ответы, ее тон.
– Да, конечно, если вы откуда-то знаете… Он сам сказал перед смертью? Он не сразу умер, да? Был какое-то время жив? – В ее глазах, таких гневных и презрительных минуту назад, читалась лихорадочная тревога.
– Нет, он умер сразу. В него выпустили три пули.
– Боже… И в Арнольда тоже стреляли. Я думала, что его убили… ну, те люди его круга, с которыми он общался. Он ведь сидел в тюрьме. И он этого не скрывал. Но Марат… Боже, что теперь будет с его матерью? Она этого не переживет.
– Вы знали его семью?
– Мы какое-то время жили вместе, – ответила Фаина. – Потом расстались. Но мы поддерживали ровные дружеские отношения, хотя и виделись потом редко.
– А что же, там, в Воронцове, решили вспомнить старое?
– Все произошло совершенно случайно, – Фаина скромно потупилась. – Я ехала туда по делу и не знала, что встречу его там.
– Почему он уехал от вас среди ночи?
– Это некорректный вопрос, молодой человек.
– Это важный вопрос. Останься он у вас до утра, он был бы жив. Наверное.
– Он всегда был хозяином своих поступков. Хотел – оставался, хотел – уходил.
– Вы поссорились?
– Нет, мы не ссорились.
– Так почему же он уехал? Почему помчался от вас не к себе на квартиру, а к матери на Краснопресненскую?
– К матери? – Фаина помолчала. – Надо же… Он всегда убегал к ней. К маменьке под крыло в трудные моменты жизни.
– Ночь с вами стала для него трудным моментом?
– Думайте, что хотите. – Она отвернулась. – Он просто уехал. А я не стала его удерживать. Считайте – это моя вина.
– Только это?
Она молчала.
– Только это ваша вина, Фаина Игнатьевна? – повысил голос Колосов. – А не странно вам, что люди, которые, как бы это сказать… входят с вами в контакт, испытывают к вам чувства, вдруг умирают один за другим?
– Это вопрос ко мне?
– Вам не кажется это странным?
– Меня это пугает.
– Бойко, Арнольд, присылал вам цветы?
– Иногда.
– А Голиков?
– Мы не виделись с ним очень давно.
– Значит, от него вы букетов из «Царства Флоры» не получали?
– Нет. А при чем тут это?
– Арнольд присылал, привозил вам всегда только живые цветы или же искусственные тоже?
– Искусственные? Я не понимаю. Искусственные обычно покупают для кладбищ.
– Для мертвых? – Колосов прищурился. (Черт, а это мысль. Что она – просто так сболтнула или что-то знает про искусственные цветы?)
– При чем тут цветы? Тут можно курить? – Фаина достала из сумки сигареты. – Я в себя никак не приду.
Колосов щелкнул зажигалкой, она подалась вперед, прикурила. Он ощутил аромат ее духов.
– Скажите, Фаина Игнатьевна, ваш отец…
– Он умер.
– Я это знаю.
– Мы с мамой с ним не общались. Я знаю, каким будет ваш вопрос. Я знаю, кем был мой отец. Да, он был судим и сидел. Но моя мать порвала все отношения с ним, еще когда я была девчонкой. Последнее известие о нем было, что он скончался. – Щеки Фаины вспыхнули. – Я не была на его похоронах. Я вообще все эти годы старалась забыть, что у меня был отец.
Колосов молчал. Этой тирадой она ответила на все. Или почти на все.
– Вам стыдно было иметь такого отца?
– Стыдно? Да, если хотите. Я публичный человек. Иногда ко мне приезжают журналисты. Спрашивают, не как вы, конечно, но тоже интересуются многим, личной жизнью, например. И что я должна отвечать: что мой отец был уголовник? Что он сидел несколько раз?
– Кстати, а вы знаете, за что он был судим?
– Смутно. Мама об этом особо не распространялась. Я только знаю, что за какие-то хищения. У нас была полная конфискация. Забрали вещи, картины, а до этого у нас было много хороших вещей, я это помню, хотя и была еще мала. Да что вы понимаете? Он мне сломал жизнь – мой отец. Меня не приняли в университет из-за него. И из театральной школы меня вытурили, когда узнали, что он сидит. Но при чем тут, вот сейчас, он?
– Арнольд никогда не проявлял интереса к вашему отцу?
– Нет.
– Но он знал, чья вы дочь?
– Знал. Кажется, знал. Они… эти… ну эти… они же все друг про друга знают.
– Но Арнольд был залетный, гастролер.
– Что? Я не понимаю.
– Дела, по которым он был судим, проходили на Дальнем Востоке, в Сибири. А в Москве он…
– О, у него и в Москве были связи, – усмехнулась Фаина, а Колосов мысленно послал проклятие нерасторопному агенту Пашке Губке, который знал (или прикидывался) меньше, чем эта гламурная дива.
– А его босс – Суслов, Аркаша Козырной?
– Это что, его кличка? – Фаина презрительно скривила губы. – Его я вообще не знаю. Видела несколько раз в клубе, когда мы ходили туда с Арнольдом.
– В каком клубе?
– В разных. И, кажется, в ресторане.
– Когда вы видели Арнольда в последний раз?