Царство Флоры

– Знаешь, я вспомнил. – Колосов в эту минуту действительно вспомнил разговор с Балмашовым – там, на тропинке у озера. – Он ведь сам меня спрашивал.

– О чем?

– Ну, не из бывших ли я военных… Что-то еще про спецназ вякал и про…

Он не договорил – машины впереди шустро рванули вперед.

– Катя, все, я погнал к Тихомирову, завтра сам с утра к тебе загляну.

Впереди, оказывается, была авария, и вся километровая пробка упиралась в нее. Дальше ехать было гораздо свободнее. Но, несмотря на всю спешку, он попал на территорию Воронцова только уже около девяти вечера.

Однако и вечером там вовсю бурлила жизнь. Возле здания конторы стоял черный «Лендкрузер» с тонированными стеклами. В оранжереях, на делянках, на клумбах, на полях, как и днем, трудился «батальон» китайцев, поливавших цветы, рассаду, половших грядки. Воздух был здесь свежий, напоенный влагой. На газонах работал автополив. Аромат цветов к вечеру как будто даже усилился троектратно. У Колосова аж виски заломило – вот что значит привычка вечно нюхать бензин и сигаретный дым.

Смеркалось. Небо над головой было чистым и прозрачным. Тихомирова Колосов отыскал позади конторы среди делянок каких-то карликовых хвойников, оказавшихся молодой порослью тиса. Он разговаривал с двумя мужчинами средних лет в безупречных костюмах и модных темных очках. Завидев Колосова, те конец беседы явно скомкали, быстро попрощались, сели в «Лендкрузер» и уехали.

– Добрый вечер, всполошил я ваших клиентов, – сказал Колосов, поздоровавшись.

– Это не клиенты, это из банка к нам, – хмуро ответил Тихомиров. Выглядел он из рук вон плохо. Ясно было, что все происшедшее с Балмашовым и «Царством Флоры» было принято им слишком близко к сердцу.

– Из какого банка? – поинтересовался Колосов. – Не из того ли, часом, с кем судились?

– Угадали. Вот как-то прознали уже, что с Андреем беда. Слетелись, как воронье.

– Как банк-то называется?

– «Прогресс и развитие».

– Это у них офис на углу Тверской и Палашевского? Крутой банк, крутые ребята, – хмыкнул Колосов. – Вы уж меня извините, Сергей, что я вас так долго заставил ждать. Из города к вам не так-то просто вырваться.

– Ничего, мы тут допоздна. – Тихомиров махнул рукой рабочим. – Пойдемте.

Они направились к зданию, обшитому белым сайдингом.

– Что с Андреем? Вы так и не нашли его? – спросил он хрипло.

– Непросто найти того, кто скрывается, Сергей Геннадьевич.

– Но отчего вы так уверены? Может быть, с ним несчастье стряслось!

– С ним давно уже стряслось несчастье. С тех самых пор, как он стал убийцей.

– Андрей не убийца, нет, – Тихомиров остановился (они поднимались на крыльцо офиса). – Он… нет, никогда. Вы ошибаетесь.

– Мы располагаем доказательствами его вины, я это вам уже говорил. А вы… Вы так и не подумали о моих словах? И зря.

– Я подумал, – Тихомиров пропустил его внутрь. – Я голову сломал, ночь не спал.

– Давайте смотреть ваши финансовые отчеты. – Колосов уже знакомым путем направился к стойке с компьютером и кассой.

В зале все было по-прежнему – цветы, цветы, цветы в горшках, емкостях, керамических вазах, на подставках. А на стене – гобелен. Колосов, отрываясь от монитора, заполненного столбцами цифр, таблицами и прочей финансовой дребеденью, то и дело смотрел на него. Надо же… Оказывается, и на классике, на живописи старинной можно долой с катушек сорваться. Стать маньяком.

Стать маньяком в царстве флоры, среди цветов…

– Сергей Геннадьевич, – спросил Колосов тихо, – ну признайтесь, только честно – он, ваш друг Балмашов, он ведь странный человек?

– Он гений, – ответил Тихомиров, – я вам это сколько раз повторял.

– Но он же странный. Я это, например, сразу заметил. Еще тогда, в первый раз, как он обратился к нам.

– Он просто смотрит на мир несколько иначе. По-другому. Шире, что ли, чем мы.

– Ну да, шире, – хмыкнул Колосов. – Спросил у меня: а почему это, интересно, нельзя убивать людей? Кем это запрещено?

– Он так говорил? Это все потому, что он часто думал, размышлял. Слишком часто даже…

– О чем?

– О жизни, о смерти. Ему было всего семнадцать лет, когда умерла его мать от рака. А потом через два года и отец. Он рано с этим столкнулся – с потерями, с горем, со смертью. Поэтому не мог уже больше быть прежним.

– Он о смерти размышлял? О своей или чужой?

– Он как-то сказал мне, что это все две стороны одной медали. И нет никакой разницы… Смерть, жизнь – это как две половинки одного целого, того, что и в нас самих, и вокруг нас. – Тихомиров помолчал. – А то, о чем вы мне говорили… Я думал об этом. И я не понимаю. При чем здесь эта картина? – Он кивнул на гобелен.

– А я в ответ повторю свой вопрос: разве она не была для вашего Балмашова настоящим наваждением?

– Она была лишь источником творческой фантазии, он сам так говорил.

– Фантазии творческой? По составлению цветочков в букеты? По убийствам – вот каким источником, – Колосов покачал головой. – Эх, Сергей, дружба-то дружбой, а голову надо на плечах иметь. Вот давайте опять начистоту, мужской ведь разговор у нас с вами – позвонит вам ваш приятель, объявится, так вы ведь нам об этом не сообщите.

– Нет.

– А как же ответственность уголовная?