Между тем крайняя необходимость наступила, и когда Мария Антуанетта убедилась в том, то сдержала слово и не отказывалась больше подчиниться обстоятельствам. Она поручила графу де Ламарку сообщить его другу Мирабо, что она согласна дать ему аудиенцию.
Но для того, чтобы эта аудиенция могла принести пользу, ее следовало прежде всего окружить глубокой тайной. Никто не должен был подозревать, что Мирабо, народный трибун, обожаемый герой революции, Мирабо, который господствовал в национальном собрании и в целом Париже, которого самые ярые защитники свободы считали своим апостолом и избавителем, — Мирабо, чье красноречие управляло умами сотен тысяч людей, что этот вожак революции хотел сделаться теперь преданным приверженцем монархии, наемным слугой своего короля.
Только два условия выговорил для себя Мирабо, когда граф де Ламарк стал приглашать его от имени короля на придворную службу: аудиенцию у королевы и уплату своих долгов с ежемесячною рентою в сто луидоров.
— Я нанят, но не куплен, — сказал Мирабо, получив первую ренту. — Одно из предъявленных мною условий исполнено, а что же другое?
— Так вы все еще настаиваете на аудиенции у королевы? — спросил Ламарк.
— Да, мой друг, я настаиваю на ней! — воскликнул Мирабо, сверкая глазами. — Если мне нужно отстаивать эту монархию, то я должен питать к ней почтение; если мне надо верить в возможность ее восстановления, то я должен верить в ее жизнеспособность, должен видеть, что имею дело с храбрым, решительным, благородным человеком. А настоящий и действительный король у нас — это Мария Антуанетта, и среди окружающих Людовика Шестнадцатого находится только один мужчина — его собственная супруга. Я должен говорить с нею, должен убедиться воочию, стоит ли она того, чтобы я рисковал за нее своей жизнью, честью и популярностью. Если она действительно — такая героиня, какой я ее считаю, то мы с нею вдвоем, действуя заодно, спасем монархию и трон Людовика Шестнадцатого, королем которого состоит Мария Антуанетта. Вскоре наступит момент, когда придется попробовать, какое действие могут произвести женщина и ребенок на коне и не сумеет ли дочь Марии Терезии с дофином на руках так же воодушевить французов, как сделала некогда ее великая мать в Венгрии.
— Так вы полагаете, что опасность действительно так велика, — спросил Ламарк, — и что нужно прибегнуть к крайним, героическим средствам?
Мирабо порывисто схватил его за руку, и его лицо приняло торжественное выражение.
— Я убежден в этом, — ответил он, — и прибавлю еще: опасность так велика, что если не принять своевременно самых решительных мер, то она сделается неустранимой. Для безопасности королевы не существует иного условия, кроме восстановления королевской власти. Я уверен, что она не дорожит жизнью без короны, а для того, чтобы она осталась в живых, за нею непременно нужно сохранить ее корону. В этом я хочу ей помочь и содействовать. Но для того, чтобы это могло осуществиться, я должен сам говорить с королевой и получить от нее аудиенцию.
И Мирабо, триумфатор революции, достиг своей цели: он получит аудиенцию у Марии Антуанетты — умирающего борца за монархию. 3-го июля 1790 года состоялась в парке Сен-Клу встреча королевы с Мирабо. Тайна и молчание окружали ее и с величайшей осторожностью были приняты все меры, чтобы никто, кроме немногих доверенных лиц, не мог догадываться о том, что произошло в Сен-Клу, на уединенной лужайке, обсаженной высоким кустарником.
На краю этой прогалины стояла белая мраморная скамья, осененная высокими олеандрами и тисами. Она служила троном, на котором Марии Антуанетте предстояло принять присягу верности своего нового рыцаря.
Мирабо еще за день пред тем прибыл из Парижа в поместье своей племянницы, маркизы д’Араган. Там он переночевал и оттуда пришел на следующее утро пешком в парк Сен-Клу, в сопровождении своего племянника де Сальяна. У задних ворот парка, отворенных для таинственного посетителя, Мирабо распрощался со своим спутником и сказал:
— Я не понимаю, какое страшное предчувствие внезапно овладело мною и какой странный голос жалобно нашептывает мне: «Вернись, Мирабо, вернись назад! Не вступай в эти ворота, потому что за ними зияет твоя могила!»
Когда он говорил это, его голос, заставлявший обыкновенно звенеть стекла в зале заседания, был мягок и дрожал.
— Послушайтесь этого предостерегающего голоса, дядюшка, пока еще не поздно, — стал просить де Сальян. — Со мною происходит то же самое. Мне также почему-то страшно и жутко.
— Неужели мне поставлена здесь западня? — пробормотал про себя Мирабо. — Ведь эти Бурбоны способны на все. Как знать, пожалуй, они заманили меня сюда, чтобы захватить в плен и запереть, как опаснейшего врага, в одну из своих подземных темниц, где я буду погребен заживо? Друг мой, — поспешно продолжал он, — подожди меня здесь, и если я не вернусь через два-три часа, то поспеши в Париж, отправляйся в национальное собрание и заяви о том, что Мирабо, тронутый тревожным призывом королевы, отправился в Сен-Клу и там был схвачен.