Царство юбок. Трагедия королевы

Протянув руки палачам, он беспрекословно дал им связать себя, а потом, опираясь на руку аббата, поднялся на ступени рокового помоста. Выстроенные у его подножия двадцать барабанщиков ударили в барабаны, но осужденный, приблизившись к самому краю эшафота, громким голосом приказал прекратить бой, и тот сейчас же замолк.

Тогда, возвысив голос до такой степени силы, что он загремел на всю площадь и был услышан всеми собравшимися на ней, король сказал:

— Я умираю не виновный во всех взведенных на меня преступлениях. Я прощаю виновников моей смерти и молю Бога, чтобы кровь, которую вы готовитесь пролить, никогда не пала на Францию. А ты, несчастный народ…

— Уймите же его! — повелительным тоном крикнул Сантерр, перебивая короля, и, обратившись к Людовику, яростно продолжал: — Я привел вас сюда не для того, чтобы вы ораторствовали, но для того, чтобы вы умерли!

Барабаны загрохотали, палачи, схватив короля, повалили его наземь. Священник наклонился к нему и пробормотал несколько слов, которые слышал только Один Господь, но которые были увековечены традицией под влиянием чувства жалости и восхищения. Они повторяются до сих пор, передаваясь от поколения к поколению, и будут повторяться в грядущие века. Вот в какую бессмертную и популярную формулу вылились они в устах народной молвы: «Сын Людовика Святого, поднимись на небеса!» Барабаны продолжали бить, что-то блестящее сверкнуло в воздухе, послышался глухой удар, брызнула кровь.

— Король Франции мертв! — и палач Сансон поднял рукою голову, некогда носившую венец, чтобы показать ее народу.

Внезапная жуткая тишина воцарилась за этим моментом, потом народные массы неудержимым натиском прорвались сквозь ряды солдат и поспешили к эшафоту, чтобы унести что-нибудь на память об этом страшном деле. Одежда короля была растерзана в клочки, и их разделили между собою присутствовавшие; палачу давали червонцы за несколько волосков с окровавленной головы. Один англичанин заплатил мальчику пятнадцать луидоров за то, чтобы он омочил его платок в королевской крови, лившейся с эшафота. Другой заплатил тридцать луидоров за отрезанную косу короля.

Вечером того дня палач Сансон, потрясенный до глубины души страшным деянием, которое он совершил, отправился к священнику, сделал вклад в церковь на поминовение короля, после чего сложил с себя свое звание, поселился в уединении и умер полгода спустя. Сын, сделавшийся его преемником в печальном ремесле, благочестиво продолжал начатое его отцом. Заупокойные обедни в память короля совершались по его заказу до 1840 года.

На следующий день «вдова Капет» подала властям просьбу, ходатайствуя о выдаче ей с семейством «полного траурного одеяния самого простого качества».

Республика была настолько великодушна, что удовлетворила это ходатайство.

XXI Тулан

Гражданин Тулан опять дежурил вместе со своим другом Лепитром в Тампле. Он — такой надежный, такой безупречный республиканец, такой ревностный гражданин, что Республика, безусловно, доверяла ему.

Поэтому он был выбран в совет и ему было доверено заведование бюро по отчуждению имущества эмигрантов. Кроме того, он состоял членом конвента, и не его вина, что в день голосования вопроса о жизни или смерти короля самого Ту-лана не было в собрании: он как раз в это время должен был уехать в провинцию, чтобы конфисковать имения одного аристократа. Если бы Тулан был в Париже, то, конечно, голосовал бы за осуждение короля. Он откровенно говорил это всем и каждому, и каждый верил ему, потому что Тулан не мог быть подозреваем; он принадлежал к санкюлотам, считал за честь быть одетым не лучше самого скромного гражданина. Он принадлежал к друзьям Марата, и сапожник Симон всегда был очень рад, когда муниципальный чиновник Тулан дежурил в Тампле; потому что Тулан — очень веселый человек, умел шутить и задушевно хохотать над шутками других. Всем было так весело, когда дежурил Тулан, особенно если вместе с ним дежурил его друг, гражданин Лепитр. Тогда оба они удивительно забавляли всех присутствующих, даже представляли разные шутки вроде комедий, так что Симон хохотал во все горло, а главный тюремщик Тизон и его жена даже забывали свою службу и покидали сторожевой пост у стеклянной двери, через которую они были обязаны следить за королевой и ее семьей, и делали это для того, чтобы видеть веселое представление.

— Для нас просто праздник, когда вы оба в Тампле, — говорил Симон, — поэтому не сердитесь на меня, что я так рад вашему обществу и стараюсь почаще залучить вас на дежурство.

— Да мы на тебя вовсе не сердимся, — возразил Тулан, — мы даже рады этому, так как это дает нам возможность побыть с тобой, нашим лучшим и вернейшим братом.

— И притом, — прибавил Лепитр, — так приятно видеть злую волчицу и ее волчат и немножко унизить ее. Эти люди достаточно часто глядели на нас, задрав нос, пока сами жили в Тюильери, а нас считали ничтожным прахом. Теперь как раз время дать им почувствовать, что теперь они сами сделались для нас ничтожным прахом.

— Конечно, — поддакивал Тулан, — теперь самое время дать им почувствовать это.