Царство юбок. Трагедия королевы

Это он сделал как раз вовремя, так как мужские и женские голоса звучали все ближе и ближе. Осанка трех друзей изменилась с быстротой, выработанной многолетней практикой, и, когда дамы и кавалеры, вошедшие в зал, проходили мимо них, они давали дорогу, бесшумно скользя по вылощенному полу в своих мягких башмаках; Жозеф искал глазами взгляда герцога, но последний был занят разговором с английским претендентом и не нуждался в услугах своего камердинера; Ахиллу удалось отыскать своего английского лорда, поглощенного разговором со своей тучной, разряженной мамашей, а Бенедикт так и не мог нигде найти своего господина.

Его величество король, разгоряченный вином, полузакрыв отяжелевшие веки, отодвинул от стола свое кресло и, сонно склонившись к маркизе Помпадур, лениво играл драгоценным шнуром ее веера. Она забавляла его; ее смелые, остроумные словечки моментально разгоняли мучившую его смертельную скуку. Она смеялась и болтала, но ее мысли были далеко; она стремилась проникнуть в тайные помыслы собравшихся гостей, угадать направленную против нее зависть и скрытую ненависть. К окружавшему ее блеску и власти она еще не успела привыкнуть; еще так недавно она была незначительной единицей в далеко не знатном обществе Парижа, где ее красота терялась среди серой толпы, как блеск драгоценного камня, незаметный в простой оправе. Ее сердце горело честолюбием, особенно с того времени, когда она поняла, какую власть может дать красота. Деньги сделались ее кумиром! Траты! Траты! Да и почему нет? Народ и буржуазия сделались для нее источником, из которого она черпала средства для удовлетворения своей жажды роскоши. Драгоценные камни, платья, дворцы, сады… она жаждала всего, что было богато, красиво и дорого!

Это продолжалось всего два года, но около нее уже поднимался ропот, парламенты уже требовали контроля над королевскими расходами. Помпадур надеялась, что Людовик не допустит такого унижения, и он успокоил ее уверениями, что все останется по-старому. Пусть парламент требует и ворчит, но контролер будет назначен герцогом Домоном, а Домон был и останется ее рабом. Но у герцога есть дочь, суровая девушка со строгим взглядом, неженственная и властная, которая управляет отцом так же, как она, Помпадур, управляет Людовиком. Лидия Домон, это — ее враг! Да и, кроме этой девушки, мало ли у нее врагов? Друзья королевы, д’Аржансон, маршал де Ноайль, Карл Эдуард Стюарт, претендент на английский престол. Но он, к счастью, уезжает.

— Отчего вы так рассеянны, дорогая? — спросил Людовик.

— Я думаю, ваше величество, — ответила Помпадур, улыбаясь.

— Ради Бога, не думайте, умоляю вас! — воскликнул король с комическим ужасом. — Думы порождают морщины, а ваш прелестный ротик создан только для улыбок.

— Могу я высказать одну мысль? — лукаво спросила маркиза. — Этот государственный контролер, ваш будущий господин, а также и мой…

— Ваш раб, — лениво перебил король, — если жизнь ему дорога.

— Почему бы не назначить милорда Эглинтона?

— «Маленького англичанина»? — и жирное тело Людовика затряслось от неудержимого смеха. — Из всех ваших восхитительных острот последняя — самая восхитительная! — воскликнул он.

— Милорд Эглинтон очень богат, — продолжала Помпадур.

— Колоссально богат, будь он проклят! Я удовольствовался бы и половиною его доходов.

— Такое ничтожество, по крайней мере, не будет мешать нам.

— У него есть мамаша, которая, наверно, будет во все вмешиваться; нет, умоляю вас, дорогая, не мучьте себя этими вопросами, — уже с раздражением добавил король. — Назначение зависит от Домона, и я советую вам обратить ваш благосклонный взор на него.

Помпадур не рискнула продолжать этот серьезный разговор, зная, что ее власть над Людовиком продлится лишь до тех пор, пока ее блестящее остроумие будет развлекать и забавлять его. Поэтому она перешла к более игривым предметам, хотя ее мысль продолжала работать в прежнем направлении, и она невольно искала глазами стройную фигуру «маленького англичанина», которого горячо желала видеть во главе нового министерства финансов. Изящный, в изысканном, сшитом по последней французской моде, костюме, который он носил с присущей англичанам чопорностью, он стоял, разговаривая с Карлом Эдуардом, и мягкое, приятное выражение его лица представляло резкий контраст с мрачным видом его царственного друга.