Царство юбок. Трагедия королевы

Когда вечером придворные собрались в приемной у королевы, каждому из них был уже известен не только этот факт, но даже и то, что после бурной сцены с женой Эглинтон уехал или собирался немедленно уехать из Версаля.

Эта новость оказалась очень кстати, но не по причине какого-либо недоброжелательства к Эглинтону, очень популярному среди дам и пользовавшемуся благосклонностью мужчин, и не ради торжества над Лидией, хотя у нее было гораздо меньше друзей, чем у лорда. Нет, это оказалось кстати просто потому, что все это случилось в четверг, а в каждый четверг, от семи до девяти часов, был прием у королевы; участвовать в этом рауте было до того смертельно скучно, что каждый раз можно было наблюдать эпидемические вывихи челюстей от непрерывной зевоты у тех избранников, которые удостаивались приглашения и даже были обязаны присутствовать на этих раутах. Поэтому интересная сплетня, относящаяся к такой высокопоставленной чете, как лорд и леди Эглинтон, являлась для всех большим благодеянием. Даже ее величество должна будет заинтересоваться, тем более, что Лидия стояла всегда очень высоко во мнении чопорной, скучной королевы, а ее муж принадлежит к очень ограниченному кружку избранников, которых высоконравственная королева всегда удостаивала милостивым разговором на своих приемах.

В этот четверг, как и всегда, королева Мария Лещинская ровно в семь часов вышла в свой тронный зал. Лидия вошла вместе с нею, и это дало повод думать, что королеве известно решение лорда Эглинтона; она очень ласково разговаривала с покинутой женой, относясь к ней, по-видимому, с большой симпатией.

Короля ожидали приблизительно через четверть часа. Так как маркизу Помпадур и ее свиту не приглашали на эти торжественные рауты, то король выражал неудовольствие по поводу отсутствия своих друзей тем, что приходил настолько поздно, насколько это допускалось этикетом, и с мрачным, скучающим видом глядел на «представления» и другие церемонии, происходившие на вечерах его супруги.

Впрочем, в этот вечер в зале царило заметное оживление благодаря неуловимому присутствию «скандала», который, казалось, витал в воздухе. Пока благородные вдовы представляли ее величеству своих дебютанток-дочерей, а вельможи поучали юных сыновей, как надо сделать первый поклон королю, группы молодежи в укромных уголках, подальше от королевского трона, обсуждали новости дня.

Лидия не присоединилась ни к одной из этих групп. Кроме разных других отличий, она еще имела звание Grande Marechale[12] при дворе королевы Марии Лещинской; в эти торжественные четверги ее место было подле ее величества, и на ее обязанности лежало представлять королеве знатных дам, или только что прибывших из провинции, или таких, которые еще не имели счастья добиться аудиенции по той или другой причине.

Главной из этих причин была исключительная особенность королевы. Гордая дочь польского короля Станислава, получив полумонашеское воспитание, сообщившее ей узкий жизненный кругозор, несчастная в замужестве, Мария испытывала невыразимый ужас при виде легкомысленных женщин и игривых кокеток, которых так много развелось при французском дворе со времени Людовика XIV; но самое глубокое, непобедимое отвращение питала она к потомкам разных дворянских выскочек, вылезших из грязи по прихоти Короля-Солнца.

Хотя по обязанности, налагаемой строгим этикетом, она волей-неволей должна была принимать некоторых из этих лиц на торжественных придворных празднествах, на которые они, по обычаю, имели право входа, на своих частных приемах она решительно отказывалась от подобных аудиенций.

Таким образом графиня де Стэнвиль, хотя официально и была принята при большом дворе, благодаря титулу и положению своего мужа, однако никогда еще не была удостоена приглашения в собственный ее величества тронный зал. До королевы Марии дошли смутные слухи относительно прежней репутации «чернокудрой красавицы из Бордо»; одно это прозвище резало ее пуританское ухо.

Ирэна де Стэнвиль, раздраженная тем, что ее ставили на одну доску с маркизами Помпадур, Монтеспан и Лавальер, неоднократно пыталась заручиться помощью и протекцией Лидии, чтобы добиться желанной чести быть лично представленной ее величеству. До сих пор Лидия отделывалась учтивыми, неопределенными обещаниями; но сегодня, преисполненная благодарности к Гастону, она хотела сделать ему приятное и доказать, что в то время, как он рисковал ради нее своей будущностью, а может быть, и жизнью, она помнила его и думала о нем.

Ее личные переживания и горести нисколько не мешали ей исполнять общественные обязанности. Коротенькой запиской известила она Ирэну де Стэнвиль, что в качестве гофмейстерины будет иметь удовольствие сегодня вечером лично представить графиню ее величеству королеве; таким образом 13-го августа 1746 года «красавица из Бордо» присутствовала на этой торжественной церемонии, терпеливо ожидая счастливой минуты, когда она, в своем роскошном платье, уже давно специально заказанном для этого случая, сделает глубокий реверанс пред самой гордой монархиней во всей Европе.