Царство юбок. Трагедия королевы

Растерянность Людовика доходила до комизма. Для него было совершенно немыслимо, особенно в присутствии супруги, ввязаться в эту женскую ссору, даже если бы он и хотел этого. Во всем этом деле его более всего интересовало, как вспышка графини де Стэнвиль отразится лично на нем. В общем, он был склонен думать, что дело примет теперь благоприятный оборот. Раз намерение выдать Стюарта врагам стало всем известно (а рано или поздно это все равно должно было случиться), то вышло очень кстати, что при первом намеке на это предательство Лидия была так ловко впутана в дело; впоследствии, помня пословицу: «Нет дыма без огня», люди будут считать ее первой зачинщицей этого гнусного предприятия.

«Обожаемый» Людовик имел особенную способность оберегать свою царственную особу, а главное (и прежде всего) свою репутацию. Конечно, было бы очень хорошо для будущего, чтобы в его и без того снисходительных подданных укрепилась вера, что их король не принимал участия в этой гнусной измене.

Ему также очень хотелось поскорее уйти отсюда. Он предвидел, что эта женская стычка может вызвать более серьезную ссору, так как его острый взгляд заметил лорда Эглинтона, стоявшего у двери в отдаленном конце комнаты. Людовик старался угадать, что именно слышал муж Лидии и что он сделает в том случае, если слышал все от начала до конца. Но затем, мысленно пожав плечами, король решил, что ему не должно быть никакого дела до того, как поступит лорд. Людовик был вполне убежден, что Лидия не устояла против Гастона и что Эглинтон, «как порядочный человек», прежде всего позаботится о своем собственном спокойствии. Поэтому его величество ни на кого не рассердился. Любезно улыбнувшись графу и графине де Стэнвиль, он многозначительно кивнул головой Лидии, но, к счастью, она была так ошеломлена всем происшедшим, что не обратила внимания на это последнее оскорбление.

Опираясь на руку своего супруга, королева медленно сошла со ступеней трона. Ирэна была несколько разочарована, видя, что на этот раз инцидент исчерпан. Она все-таки приготовилась сказать еще что-то, но Мария Лещинская бросила на нее такой высокомерный и гневный взгляд, что Гастон, понимая бесплодность, даже опасность продолжения этой сцены, решительно взял жену под руку и отвел ее в сторону. У подножия трона ее величество еще раз обратилась к Лидии:

— Мы будем ждать от вас объяснения, маркиза, — надменно произнесла она, — но только не сегодня; да позаботьтесь о том, чтобы наш приемный зал очистили от этого сборища.

С этим прощальным возгласом, относившимся столько же к ее горячим приверженцам, сколько и к оскорбившим ее двум женщинам, королева величественно, как и подобало потомку гордой королевской династии, покинула зал.

Ирэна Стэнвиль была права, рассчитывая, что нанесенное ей оскорбление привлечет все симпатии на ее сторону.

Хотя в интимном кружке королевы на молодую маркизу Эглинтон всегда смотрели, как на ее исключительную любимицу, обвинение, брошенное ей Ирэной де Стэнвиль, было ужасно; к тому же Лидия держала себя с такой непонятной, безучастной покорностью, что, само собой разумеется, по уходе их величеств, когда толпа разбилась на отдельные группы, большинство присутствующих начало сторониться ее.

Слова «каприз ревнивой женщины», которые вначале так рассердили королеву, вполне согласовались с мнением о Лидии тех, кто сначала до конца был свидетелем этой сцены, и то обстоятельство, что Ирэна де Стэнвиль публично предъявила к ней такое позорное обвинение, сочли с ее стороны только справедливым возмездием.

Лидия прекрасно понимала, что окружавшая ее теперь толпа, хотя и состояла из ее друзей, но всегда с радостью готова была верить всему дурному о женщине, занимавшей в течение многих лет крайне высокое положение при дворе и в обществе. До нее уже долетал шепот осуждения, и именно со стороны людей, которым было хорошо известно, что она неспособна совершить приписываемое ей гнусное деяние! Конечно, она ничего не отрицала, да и не могла отрицать обвинение в той именно форме, в какой оно было ей предъявлено. Она чувствовала, что факты были против нее. Ирэна слишком просто и ясно рассказала, что Лидия в тиши Версальского парка выдала Гастону де Стэнвилю тайну, которая могла предать Карла Эдуарда в руки его врагов.

Разве могла Лидия объяснить всем этим людям, что ею руководили добрые и чистые побуждения, что ее поручения Гастону не имели ничего общего с теми, какие ей приписывала Ирэна? Никто не поверил бы ее словам, если бы ее не поддержал Гастон, рассказав, как было дело; но Гастон предпочел до конца оставаться гнусным лжецом. Она сделалась невольной сообщницей всей этой шайки, которая теперь сама готова была оттолкнуть ее, сломить ее власть и отдать ее на поругание толпы, между тем как настоящие изменники и лжецы прятались за ее спиной. Лидия уже предвидела конец, уже предчувствовала горькие плоды исчезающей популярности.

Вокруг графа и графини де Стэнвиль собралась целая толпа, открыто выражавшая им свое сочувствие. По-видимому, Гастону прощали его явно подлое поведение.