Царство юбок. Трагедия королевы

При этих словах Гастон, все время рассеянно слушавший объяснения хозяина гостиницы, вдруг вышел из своего оцепенения. Незнакомец, опередивший его и пославший «Монарха» в таинственное путешествие был англичанин. Значит, это был…

— Вот именно англичанин! — ответил Жан Мари, упрямо игнорируя присутствие Гастона и обращаясь исключительно к Мортемару. — Он весь день спал, а теперь желает поужинать. Он швыряет луидоры, точно это не деньги, а сор; я не могу подать ему ужин там! — прибавил он с неоспоримой логичностью, указывая на заднюю комнату.

Гастон де Стэнвиль вдруг оживился; он быстро вскочил и так ударил кулаком по столу, что кружки, графины с вином и подсвечник зашатались от удара.

— Прошу тебя, друг мой, сейчас же приведи незнакомца в эту комнату, — громко сказал он. — Черт возьми, вы считали меня скучным и рассеянным; несмотря на ваше широкое гостеприимство, я был в дурном расположении духа; но, клянусь всеми дьяволами, какие только есть в аду, вы ни разу не зевнете в течение следующего получаса; Гастон де Стэнвиль и таинственный незнакомец, становящийся ему поперек дороги и предупреждающий его приказания, доставят вам развлечение, которого вы никогда не забудете.

Лицо графа горело; в глазах, отуманенных выпитым вином, загорался огонь непримиримой ненависти. Слабость и дурное настроение совершенно исчезли. Со сжатыми кулаками, опираясь одной рукой на стол, другой он с силой оттолкнул стул, на котором только что сидел.

— Приведи незнакомца, хозяин! — дико закричал он. — Ручаюсь, что твой покровитель не пожалеет, что ты привел его сюда.

— О, я вовсе этого не думаю! — произнес спокойный голос из темноты, — Господа, ваш покорный слуга.

Мортемар повернулся к двери, из которой слышался этот учтивый, любезный голос. У притолоки стоял лорд Эглинтон в элегантном верховом костюме, плотно облегавшем его фигуру, и в сапогах с отворотами. Шпаги у него не было, а на руке висел тяжелый плащ. Он сделал выразительный поклон, относившийся ко всем присутствующим, и вышел на самую середину комнаты.

Легко поверить, что удивление и ярость лишили Гастона способности говорить. Из всех соображений, терзавших его ум в последние два часа, ни одно не соответствовало действительности. Гастон был не дурак, и с быстротой молнии понял не только свою полную неудачу и разрушение всех своих надежд, но также и крушение всех планов короля и возвращение пятнадцати миллионов обратно в карманы герцога Кумберлэндского. Было очевидно, что Эглинтон не по поручению короля приехал в Гавр и не для того отправил «Монарха», чтобы самому поживиться при дележе этих миллионов.

Теперь все было ясно. Лидия, узнав, что Гастон изменил ей, обратилась за помощью к мужу; а ему, как главному контролеру финансов, которым он еще официально состоял, было очень легко послать капитана Барра с тайными предписаниями отыскать Карла Эдуарда Стюарта и во что бы то ни стало обеспечить безопасность якобитов.

Эглинтон был колоссально богат, что, конечно, немало помогло ему; для него ничего не значили ни взятки, ни подарки, ни обещания денежной награды.

«Он слаб умом, — рассуждал Гастон, — и Лидия всецело руководила им».

Но физически «маленький англичанин» обладал лошадиной силой, не поддающейся усталости; пока Гастон вчера ночью отдыхал перед путешествием, Эглинтон в полночь был уже в седле, и в то время, как Гастон был еще только на половине пути, уже до смерти загнал свою лошадь.

Каково будет настроение короля Людовика при этом разочаровании? Гастон старался не думать об этом раньше времени. Королевская немилость вместе с гневом Помпадур теперь обрушатся на правого и виноватого.

То, что он был разорен вследствие вмешательства этого слабоумного франта, на которого в Версале все смотрели со снисходительным презрением, было единственным всепоглощающим обстоятельством, от которого кровь кипела в жилах Гастона.

Им овладела теперь совсем было изгладившаяся из памяти злобная мысль: оскорбить, вызвать на поединок человека, ставшего ему поперек дороги и отказавшегося драться с ним.

Однако англичане не станут драться, это известно; на войне — да, но не на дуэли, когда разгораются страсти после доброй бутылки вина и шпаги просятся вон из ножен. Да, он готов проскакать сто восемьдесят лье, чтобы разрушить чужие планы — это он сделает, но драться не будет.

Гастон упивался этой мыслью, злой, но упоительной; месть ужасная, оскорбительная месть была у него под рукой. Богатство для него погибло, оставалась месть. Он не успокоится до тех пор, пока его рука не ударит по лицу ненавистного врага. Это было его право, и никто, даже король, заклятый враг дуэлей, не мог порицать его.

Вдруг Гастон разразился долгим смехом. Как все это было смешно, бессмысленно, бесцельно! Его величество король, маркиза Помпадур, герцог Домон, первый министр Франции, и он сам, Гастон де Стэнвиль, со своим безграничным честолюбием, — все они были глубоко одурачены и проведены человеком, из трусости отказавшимся принять поединок с оскорбленным им противником.