Царство количества и знамения времени

Здесь не место изучать все эти теории детально, но по крайней мере, нам надо отметить некоторые подробности, более непосредственно относящиеся к нашему предмету, и прежде всего их столь интегрально «эволюционистский» характер, насколько это только возможно, поскольку они располагают всю реальность исключительно в «становлении», что является категорическим отрицанием всякого неподвижного принципа и, следовательно, всякой метафизики; отсюда их «ускользающая» и неосновательная манера, создающая, по контрасту с рационалистским и материалистическим «отвердением», образ, как бы предвещающий растворение всех вещей в окончательном «хаосе». Именно такой пример мы находим в том способе, каким рассматривается религия и какой представлен в одной из работ Бергсона, олицетворяющий ту "последнюю фазу", о которой только что шла речь;[132] по правде говоря, здесь нет чего-то совершенно нового, так как, по существу, отстаиваемый там тезис очень прост: известно, что для всех современных теорий является общей в этом отношении чертой то, что они хотят свести религию к чисто человеческому факту, что в результате ведет к ее отрицанию, сознательному или бессознательному, потому что это означает отказ учитывать саму ее сущность; и в этом отношении бергсоновская концепция не составляет исключения. Все эти теории могут быть в целом сведены к двум главным типам: «психологическому», который претендует на то, чтобы объяснить ее человеческой природой, и «социологическому», который хочет видеть в ней факт исключительно социального порядка, производя ее из чего-то вроде "коллективного сознания", которое доминировало бы над индивидами и навязывалось бы им. Оригинальность Бергсона состоит только в том, что он старался комбинировать оба вида объяснения, и делал это довольно странным образом: вместо того, чтобы рассматривать их как исключающие друг друга, как это делают сами их представители, он их принимает сразу оба, относя к двум различным вещам, называя их, тем не менее, одним и тем же словом «религия»; рассматриваемые им два источника являются на самом деле именно этим.[133] Следовательно, для него существует два типа религий, «статическая» и «динамическая», которые он довольно странно называет «закрытой» и "открытой религией"; первая имеет социальную природу, вторая — психологическую; и естественно, именно ей он отдает свои предпочтения, ее он рассматривает как высшую форму религии; мы говорим «естественно», так как совершенно очевидно, что в "философии становления", каковой она и является, не может и быть иначе, потому что для нее то, что совершенно не меняется, вовсе не отвечает никакой реальности, и даже препятствует схватить реальность таковой, какой она ее понимает. Но отметим, что такая философия, для которой нет "вечных истин",[134] логическим образом должна не признавать никакой ценности не только за метафизикой, но и за религией, что на самом деле и происходит, так как религия в подлинном смысле этого слова и есть как раз то, что Бергсон называет "статической религией", в которой он хочет видеть лишь совершенно иллюзионную "игру воображения"; что же касается его "динамической религии", то, по правде говоря, это вовсе не религия. Эта так называемая "динамическая религия", в действительности, не обладает ни одним из характерных элементов, входящих в само определение религии: нет догм, поскольку это нечто неподвижное и, как говорит Бергсон, «застывшее»; разумеется, нет, тем более, и обрядов по той же причине, а также из-за их социального характера; и те и другие должны быть оставлены за "статической религией"; что же касается морали, то Бергсон с самого начала оставил ее в стороне, как нечто, находящееся вне религии в его понимании. И тогда больше ничего не остается, в лучшем случае, туманная «религиозность» (нечто вроде неясного устремления к некоему «идеалу», довольно сходному с идеалом модернистов и либеральных протестантов), напоминающая во многих отношениях также "религиозный опыт" Уильяма Джемса, так как все это, очевидно, довольно близко. Это та самая «религиозность», которую Бергсон принимает за высшую религию, полагая таким образом «сублимировать» религию, как и все те, кто подчиняется той же самой тенденции, в то время как на самом деле он лишь опустошает ее от всякого позитивного содержания, потому что оно в действительности не содержит в себе ничего такого, что соответствовало бы его концепциям; кроме того, несомненно, что это все, что может получиться из психологической теории, так как мы на самом деле никогда не видели, чтобы такая теория была бы способна выйти за рамки "религиозного чувства", которое, повторим, не есть религия. Эта "динамическая религия", по мнению Бергсона, находит свое высшее выражение в «мистицизме», понятом к тому же достаточно плохо и воспринятом с его самой дурной стороны, так как он превозносит его за то, что в нем есть «индивидуального», то есть смутного, бессознательного, и в некотором роде, «анархического», лучшие примеры которого, хотя он их и не приводит, можно было бы найти в некоторых «учениях» оккультистского и теософского духа. По существу, у мистиков ему нравится, это надо сказать четко, тенденция к «блужданию», в этимологическом смысле этого слова,[135] которое они слишком легко обнаруживают, будучи предоставленными сами себе. Что касается того, что составляет само основание мистицизма в собственном смысле слова, оставляя в стороне его более или менее аномальные и «эксцентрические» отклонения, то есть его воссоединения, хотят этого или нет, со "статической религией", то он явно считает это не заслуживающим внимания; однако чувствуется, что здесь есть нечто, его смущающее, так как его объяснения по этому поводу являются весьма путанными; но это увело бы нас слишком далеко от существа нашего вопроса, если бы мы захотели более внимательно это изучить.