Царство количества и знамения времени

В этих условиях понятно, что факт рассмотрения в одном символе двух противоположных аспектов сам по себе, ничего незаконного не имеет, и рассмотрение одного из этих аспектов ни в коем случае не исключает другого, поскольку каждый из них равным образом истинен в некотором отношении, а по причине их корреляции, существование их в некотором роде даже согласовано. Вообще довольно частой ошибкой является мнение, что соответствующее рассмотрение одного или другого из этих аспектов должно соотноситься с учениями или школами, которые также находятся в оппозиции;[127] здесь все зависит лишь от преобладания, придаваемого одному аспекту над другим или же, иногда, тому намерению, с которым этот символ может быть использован, например, как элемент, входящий в определенные ритуалы, или же как средство узнавания для членов определенных организаций; но к этому мы еще вернемся. То, что оба аспекта могут быть объединены в одном и том же сложном символическом изображении, успешно доказывает, что они вовсе не исключают друг друга и могут рассматриваться одновременно; в этом отношении следует отметить, хотя мы не можем это здесь развить полностью, что двойственность, которая может быть и оппозицией, и дополнительностью в соответствии с точкой зрения, на которую становимся, может располагаться, в зависимости от размещения ее сторон друг относительно друга, либо в вертикальном направлении, либо в горизонтальном; это следует непосредственно из крестообразной четырехчастной схемы, которая может распадаться на две двойственности, вертикальную и горизонтальную. Вертикальная двойственность может быть соотнесена с двумя сторонами оси или с двумя противоположными направлениями, по которым можно двигаться по этой оси; горизонтальная двойственность относится к тем элементам, которые располагаются симметрично с одной и с другой стороны этой самой оси. В качестве примера можно привести в первом случае два треугольника печати Соломона (а также и все другие символы аналогии, которые строятся по сходной геометрической схеме), а как пример второго случая — две змеи кадуцея: и можно заметить, что только в вертикальной двойственности обе стороны четко отличаются одна от другой по их обратной позиции, тогда как в горизонтальной двойственности они могут казаться совершенно сходными или эквивалентными, когда их рассматривают по отдельности, но значение их, тем не менее, реально противоположно как в том случае, так и в другом. Можно также еще сказать, что в пространственном порядке вертикальная двойственность — это верх и низ, а горизонтальная — это правизна и левизна; это наблюдение может казаться слишком очевидным, но от этого оно не перестает быть важным, поскольку символически (и это приводит нас к собственно качественной ценности направлений пространства) обе. эти пары терминов сами допускают разнообразные приложения, следы которых нетрудно открыть и в повседневном языке, что указывает на то, что речь идет о вещах очень общего значения.

Из всего этого, возведенного в принцип, без труда можно вывести некоторые последствия, касающиеся того, что можно было бы назвать практическим использованием символов; но в этом отношении надо прежде всего рассмотреть более конкретно тот случай, когда оба противоположных аспекта принимаются соответственно в качестве «благотворного» и «пагубного». Мы должны сказать, что используем эти выражения за неимением лучших, как это мы уже делали и раньше; действительно, несообразно предполагать, что здесь допускается более или менее «моральная» интерпретация, тогда как в реальности ничего подобного нет, и что эти выражения должны пониматься в чисто «техническом» смысле. Более того, должно быть хорошо понятно, что «благотворное» или «пагубное» качество не прикреплено неким абсолютным образом к какому-нибудь из этих аспектов, поскольку оно, собственно, соответствует лишь специальному применению, к которому невозможно свести без различия любую, какую бы то ни было противоположность, и что в любом случае оно с необходимостью исчезло бы при переходе от точки зрения противоположности к точке зрения дополнительности, для которой такой тип рассмотрения абсолютно чужд. В этих границах и учитывая эти оговорки, такая точка зрения занимает свое нормальное место среди других; но именно из этой точки зрения или, скорее, из тех злоупотреблений, которым она дает место при интерпретации и использовании символизма, следует та разрушительная деятельность, о которой мы специально хотим здесь сказать, образующая одну из характерных «отметок» того, что, сознательно или нет, раскрывает сферу «контринициации» или оказывается более или менее под ее влиянием.