Царство (СИ)

Клинок я воткнул перед собой не просто так – коли чудин схватиться за него, а после все же попытается ударить, я успею срубить его первым, обезглавив отряд… Но в глазах вождя эстов уже нет прежней ярости и гнева. Остается надеяться, что в среди погибших нет его родни – особенно павшей от моей руки или руки Микулы… И радоваться великой удаче, что вожак разумеет русскую речь! Впрочем, учитывая давние торговые и политические связи с Новгородом, сильное русское влияние в Прибалтике до прихода германцев (ведь полочане и новгородцы собирали здесь дань), разумеющий меня эст – не такое уж и великое исключение…

В тяжелой задумчивости вождь уставился на меч, коий для оборванцев его отряда выглядит сказочно богатым оружием (как впрочем, и секиры, и булавы с шипастыми шарами-навершиями), затем перевел угрюмый взгляд на нас с Микулой... И, наконец, произнес:

- Значит, говоришь, заморские псы пойдут летом на Псков?

Я с готовностью кивнул:

- Да. И если вои твоего народа успеют приготовиться, и ударят по ворогу – это будет очень хорошо! Но вот мой совет – дождитесь большой битвы русичей и крестоносцев. После нее ослабевший орден уже не сможет защитить свои замки от храбрых воев чудской земли, и она вновь станет только вашей!

Последние мои слова, как кажется, окончательно убедили вождя:

- Хорошо. Я отпущу вас – идите с миром.

Остро посмотрев на чудина, я возразил:

- Поклянись. Поклянись своим родом, своими богами, своей землей.

Эст, впервые за все время разговора позволивший себе легкое подобие улыбки, согласно склонил голову и торжественно произнес:

- Я, Дагмар, сын Ирмгарда, клянусь, что отпускаю вас без боя, и не ударю в спину. Клянусь кровью и костьми своих предков! Клянусь старыми богами, живущими в воздухе, в воде и капищах! Клянусь землей своего народа, что ныне попирают пришедшие из-за моря враги! Идите с миром.

Постаравшись не выдавать себя чересчур облегченным выдохом, я отступил назад, вложив свой меч в ножны – и замер, вспомнив о лучниках.

- А стрелки Дагмар, стрелки? Они не утыкают нас срезнями, словно подушками для иголок?!

Чудин усмехнулся чуть шире:

- Айвар, Вяйно, Индрек – бой окончен, выходите на дорогу! В русов стрелять не нужно!

Благодарно кивнув вождю, я снял ременную петлю тевтонского щита и приложил его к клинку Дитриха (сердце при этом все же легонько кольнула жалость по безвременно павшему юнцу):

- Удачи тебе, славный Дагмар, сын Ирмгарда. Надеюсь встретить тебя вновь в добром здравии, и не на поле боя – а в теплых и сухих чертогах, где мы насладимся печеным мясом вепря и хмельным медом!

Чудин вновь склонил голову – но уже без усмешки, серьезно. И я повернулся к нему спиной – при этом ожидая услышать сзади торопливые шаги и готовясь уклониться от предательской атаки, мгновенно вырвав из ножен меч…

Но ее так и не последовало.

…В Колывань (или теперь уже Ревель) мы с Микулой прибыли к концу второго дня пути после засады – как я и рассчитывал. Вот только я не рассчитывал, что при этом меня всего будет колотить от озноба, бросая то в жар, то в холод после ранений…

Я обработал их, как смог, используя прокипяченные обрезки из запасной нательной рубахи в качестве бинтов и собранную на ближайшем постоялом дворе паутину в качестве антисептика – но помогло мало. И если резанную рану удалось затворить прижиганием, и она просто болит – то глубокий укол в левую руку имеет куда более худшие последствия… От мысли, что конечность стоит ампутировать, пока не начался некроз, я отказался лишь потому, что штырь мог вызвать банальное заражение крови – и в таком случае жить мне все одно осталось на «одну затяжку»… Ну и вроде как отвратительно пахнущая, нагноившаяся рана, воспалившая руку так, что с нее практически невозможно снять кафтан, пока все же не чернеет – а именно чернота тканей ведь признак гангрены? Или нет, но медицинских знаний, в отличие от исторических, мне конкретно не хватает…

А еще, наверное, мне было просто очень страшно даже представить себе, как мне будут резать руку – и как я стану калекой. Если, конечно, не загнусь от потери крови…

К разболевшейся голове я все время прикладывал «компрессы» из ткани, внутрь которой был набит рыхлый снег, и все время пил – пил, пил, пил… Или ел чистый, талый снег. Благодаря чему со стороны могло показаться, что у меня началось недержание (и кстати, я научился справлять малую нужду по-степняцки, с коня!). Но, как кажется, именно этот «дренаж», наверняка ударивший по почкам, позволил мне все-таки добраться до Ревеля… Где заранее проинструктированный мной Микула после непродолжительных поисков нашел место на постоялом дворе – и оставил там мою бренную, полудохлую тушку в ожидании собственного возвращения. Сам порубежник отправился на поиски попутного до Уппсалы (или хотя бы просто следующего в земли свеев) корабля…