Царство страха

ТОМПСОН И ПОЛИЦЕЙСКИЕ ЗАКЛЮЧАЮТ «СОГЛАШЕНИЕ СТРОГОГО ОШЕЙНИКА»

Не я начал эту драку. Она навалилась на меня на пустынной дороге в конце дикой ночи политических реалий и продолжилась как пародия и позорище. С самого своего ужасного начала дело тут не столько в человеке, которого обвиняют в преступлении, сколько во всей сути полицейского департамента Эспена.

Я ненавижу пьяных водителей не меньше, чем нечистых на руку полицейских. Я опасаюсь любых людей, вышедших на дороге из-под контроля по тем или иным причинам. И в это число следует включить тех слуг общества, которые пользуются своим значком и своей властью в собственных грязных интересах – идет ли речь о мести или о политике.

Соглашение, которое мы подписываем сегодня, послужит Строгим Ошейником зарвавшимся полицейским, равно как и опасным пьянчугам за рулем, и положит конец дешевому, жалкому и издевательскому потоку помоев, которым это дело являлось с самого начала и до самого конца.

Х. С. Томпсон, апрель 1997

12 декабря 1995 года

Лоусону Уиллсу

Заместителю Окружного Прокурора

Городской суд округа Питкин

Уважаемый мистер Уиллс!

Как я понял, вы хотели бы, чтобы я лично явился в суд и официально сдался бы вам перед лицом многочисленных свидетелей. Так вы сможете вторично формально арестовать меня по тому же полностью вымышленному обвинению, сварганенному офицером Шортом в ночь с 7 на 8 ноября 1995 года в ходе нашей странной встречи на Семетри Лэйн, когда я аккуратно ехал домой по совершенно пустой дороге. Не секрет, что прямо перед этим я прочитал речь на митинге людей, собиравшихся на следующий день пойти на избирательные участки и выбить всю дурь из Лыжной Компании.

Верна ли моя информация? Получается, этот безмозглый кровожадный кусок дерьма не сумел составить обыкновенную, стандартную повестку в суд? Получается, той ночью он прошляпил все, что можно? Получается, он настолько безумен, что даже арестовать меня толком не мог? А теперь я должен на всех парах нестись в город, чтобы вы могли наутро увидеть свою фотографию в газетах? Заковать меня в наручники и раздуться от гордости, как жаба, перед камерами?

Лоусон, у вас что, совсем стыда нет? Вы – Наци, наверное? Или свихнулись, предвкушая свои 15 минут славы? Неужели и в самом деле дошло до того, что вы умоляете, лжете и льстите, чтобы заставить своих жертв отказаться от всех надежд, смириться с тюрьмой и унижением?

Доколе, Боже, доколе? Вам следует устыдиться до глубины души. Я говорил недавно с одним журналистом, и он сказал мне, что вы напоминаете ему Уильяма Дженингса Брайана в «обезьяньем деле» в Скоупс 1925 года. Ужасно даже слышать такие вещи. (Брайан, как вы помните, додавил Дэрроу до той стадии, когда он под присягой показал, что кит не является млекопитающим, равно как и он сам.)

Впрочем, не поймите меня превратно, Лоусон, я на Вашей стороне. По крайней мере так было, пока в день голосования этот недоделанный полудурок не прицепился ко мне и не выставил себя полным ослом в тюрьме. Ушло три с половиной часа, прежде чем он понял, что я не пьян и все его модные датчики и последние достижения техники отказываются показывать необходимые цифры. Он напоминал обезьяну, запутавшуюся в сетке. Своих знакомых офицеров он достал до полусмерти, и меня примерно так же. Удивительно, как многолетние традиции безупречного делопроизводства в Эспене в один момент оказались растоптаны, когда все узнали, что в полиции служат подлецы и лжецы, «тупые водохлебы с шестизарядниками», надутые, как Джон Уэйн, и столь же умные, как Марк Фурман. Может, на первый взгляд дело не кажется таким уж важным, но все мы знаем, что от одного гнилого яблока пропадет мешок. Именно поэтому я чувствую симпатию к вам: я знаю людей, на которых вы работаете, знаю, насколько они больны.

Но не переживайте, Лоусон: свиньи скоро снова ринутся в бой. О да, сэр. Масло уже разлито. Сегодняшняя свинья – завтрашний бекон.