Царство сынов Солнца

Тафур был убежден, что стоявшая перед ним толпа изможденных оборванцев, лишь начищенным до блеска оружием напоминавшая о том, кем были и зачем пришли сюда эти люди, по одному его слову сразу же бросится к спасительным кораблям. Но инспектор ошибался: люди молча выслушали приказ о возвращении в Панаму и так же молча, словно по команде, повернулись к своему предводителю. Они хотели услышать его решение.

Острием своего меча прямо на прибрежном песке Писарро провел глубокую черту. Металл зазвучал в его хриплом голосе:

— Выбирайте, сеньоры. Черта означает труд, голод, жажду, усталость, раны, болезни и все другие опасности и невзгоды, вплоть до потери жизни. Они ждут нас в этой конкисте. Те, у кого хватит духа пройти через них и победить в столь героическом деле, пусть перейдут черту в знак подтверждения и согласия быть мне верными товарищами. Те же, кто не чувствует себя достойным столь — великого подвига, пусть вернутся в Панаму. Ибо я не хочу никого принуждать силой…

Писарро хорошо помнил, как Молина без колебания переступил ту черту. Он переступил ее как верный товарищ. Ведь тогда он не знал, что становится, одним из "тринадцати, овеянных славой". Вот почему Писарро не мог не верить ему…

Здесь мы сделаем небольшое отступление, ибо необходимо предупредить читателя о том, что нет никаких гарантий подлинности приведенного выше разговора между Молиной и остальными участниками экспедиции Писарро, ибо они плод авторской фантазии. Текст речи предводителя испанских конкистадоров взят нами из "Всеобщей истории Перу" выдающегося хрониста Инки Гарсиласо де ла Вега, но и он вызывает сомнения, ибо Писарро, как нам представляется, в тот решающий для него момент должен был произнести совсем другие слова. Попытаемся объяснить почему.

Положение конкистадоров на острове Гальо было действительно катастрофическим. Давно кончился провиант. Не имея никакого представления об окружающем их животном мире, испанцы должны были проверять на себе самих "степень съедобности" той живности, которую им удавалось добыть в море (моллюски, ракообразные, реже рыба) и на суше (главным образом змеи). При этом принцип аналогии, как сразу же убедились испанцы, был полностью непригоден. Приведем только один пример, подтверждающий сказанное: по-испански ананас называется «пинья», то есть "еловая шишка". В данном случае имело место приятное заблуждение, но подобные ошибки вполне могли привести и не раз приводили к самым печальным последствиям, включая смертельный исход.

Мы не располагаем точными данными о численном составе отряда Писарро в момент прибытия инспектора Тафура. В любом случае там находилось несколько десятков, а скорее более сотни человек. Когда Тафур покинул остров, с Писарро осталось, по разным источникам, от 13 до 17 конкистадоров, включая самого предводителя. Если мы вспомним, что Тафур был послан прекратить конкисту в связи с поступившей в Панаму жалобой (ее авторство приписывается матросу по имени Сарабия), то намеченная в речи Писарро программа "героических деяний" и особенно утверждение о том, что ему чужд метод насилия, не слишком вяжутся с реальными фактами. Ибо в отряде скорее всего имел место бунт. Он был не первым и не последним. Кстати, в подобных бунтах испанцев погибло значительно больше, нежели в сражениях с индейцами.

Далее. Испанцы пришли в Новый Свет не для того, чтобы прославить себя героическими подвигами. Они искали золото — самый быстрый, самый легкий и самый надежный путь обогащения, по тогдашним понятиям. Вот почему, проведя мечом свою знаменитую черту, Писарро должен был убедить своих товарищей, что готов пойти на смерть не ради почестей и сомнительной славы, а ради личного обогащения, ибо даже самые громкие титулы и имена сами по себе не спасали от нищеты и разорения в условиях тогдашней Испании. За чертой, пусть пока еще не очень четко, но все же проступали очертания сказочного богатого индейского царства. Их мог увидеть каждый, для этого нужно было лишь очень сильно захотеть их увидеть.

Тринадцать — будем придерживаться этой цифры — решили пойти на риск. То были действительно отчаянно храбрые люди. Жаль, что им пришлось растрачивать свою храбрость на дело, никак не украсившее, хотя и обессмертившее, их имена…

…Писарро просто не мог не доверять Молине, как и остальным перешагнувшим черту товарищам. Но он должен был успокоить своих людей. Кого послать? Там, на острове, первыми были Бартоломе Руис и грек Педро де Кандиа. Об этом знали все, и из них следовало выбирать.

— Пойдет Кандиа, — прозвучал приказ. — Бартоломе, ты наш главный лоцман, и мы не можем рисковать тобой, — как бы извиняясь перед своим товарищем, сказал Писарро. Гул одобрения подтвердил правильность его решения.