Царство воров (СИ)

Мужчина мог бы ее защитить, он обладал сильной магией, стихия воздуха точно была ему подвластна. И почему-то он не выдал ее, когда увидел на дереве. Но обманываться было глупо - она чужачка, забавный зверек для всех них, жестокость и насилие здесь правят всеми, ни к чему ее защищать.

К тому же, хаос в голове и боль во всем теле то и дело бросали ее в небытие, и вскоре апатия затопила с головой. На какое-то время ей стало плевать куда ее ведут и что с ней будет, все эмоции словно выгорели после длительного побега.

- Рассказать новый жизнь Акку позже, Хеду, - насмехаясь, бросил Гур-Хан из паланкина.

Он то и дело протягивал руку и, прямо в дороге, трепал ее по голове, как ручную собачку, жутко довольно улыбаясь кривыми зубами. Представлял, как отблагодарит его Властелин за такую добычу. Это его портус вытянул ее сюда, невероятная удача, что белая птица оказалась волшебницей. За нее отсыпят много золота, соседний абтан во главе с Мизрой подавится от зависти.

Акку дергалась в сторону, зыркала морскими глазами с ненавистью, чем вызывала в нем глумливое удовлетворение. Как хорошо бы сломать ее прямо на месте, перед всеми. Утопить в боли и криках. Гур-Хан любил когда его жертвы кричали, захлебывались слезами вперемешку с кровью.

Но слишком ценный экземпляр, если верить Хеду. И как бы Гур-Хан не ненавидел мага, а привык полагаться на его слова. Да и сам видел, как необычайно девка хороша. Поэтому отдал приказ танам не трогать белую птицу, а кто посмеет - тупая башка будет торчать на пике на главном входе в абтан в назидание всем. Впрочем, он знал, что до этого не дойдет - его слишком боялись.

И если таны рассматривали добычу жадными и полными любопытства взглядами, то дахджасы даже глаз на нее поднять не смели.

Гур-Хан с презрением ударил одного из носильщиков паланкина плетью. Просто так, безо всякой причины. Тот вздрогнул и опустил голову еще ниже, съежившись.

- Шевелись, животное! Ленивый отродья!

Специально иногда говорил на их языке, чтобы понимали все его глумливые слова.

Глаза пленницы совсем закрывались, а ноги заплетались от усталости, когда лес начал редеть. Окружающая обстановка стала еще более мрачной и неприглядной. Тропу размыло от дождя, грязь под ботинками громко чавкала. Все вокруг было серое и унылое. Серость проглядывала во всем - в дождливом небесном куполе над головой, в тугом и влажном воздухе, от которого никак не хотела сохнуть одежда, в деревянных стенах домиков за показавшимся частоколом.

Домики были странной формы, непривычно круглые. Стены были изготовлены из стеблей бамбука, связаны между собой хитро сплетенными веревками. На крышах широкие листья сушеного папоротника. И всюду сырость и грязь.

Она шла подле паланкина, ощущая на себе чужие взгляды. Множество десятков глаз следили за ней, пока ее вели куда-то к центру деревушки по топкой жиже, скользили точно липкие щупальца. И она поняла внезапно, что все эти взгляды мужские, а в деревне не видно ни одной женщины. Неосознанно сделала шаг ближе к магу с косой, спотыкаясь от противного ощущения опасности. Как же сильно она мечтала, чтобы все это оказалось просто дурным сном. Но боль и ломота в теле вынуждали признать, что попала она в худший в своей жизни переплет, хоть и не помнила ничего из прошлого.

Прямо с ходу Гур-Хан приказал отвести ее в купальню, там ей помогли отмыться от грязи две худющие изможденные женщины непонятного возраста. Они молчали, опустив глаза в пол, и Акку не стала задавать вопросы. Поняла, что не ответят. Но главное, что женщины в деревушке все же были, хоть и прятались, как тени.

Купальня была скромная, Акку на все смотрела с удивлением и некой долей брезгливости. Склизкие лавки были немытыми, из слива в полу ужасно пахло тиной и гнилью. Никаких ароматических масел и благовоний не было и в помине. Ей не хотелось ни к чему прикасаться, она попятилась, но одна из женщин с силой усадила ее на одну из лавок, и они молча принялись надраивать ее уставшее тело.

Испорченную одежду (точнее остатки - почти все было содрано в лесу чужаками) ее сняли комом и унесли, она сделала слабую попытку отпихнуть их руки, когда ее раздевали, но потом испугалась, что женщины пожалуются мерзкому Гур-Хану, и тогда все будет происходить совсем по-другому. Поэтому, скрепя зубами, она терпела чужое женское вмешательство в столь личное и интимное пространство. Увидев по всему телу синяки и гематомы от ударов ногами Гур-Хана, обе только сердобольно вздохнули.

Распустив ее волосы, они с восхищением поцокали, подергали влажные и грязные локоны, намылили пенящейся массой, пахнущей не так уж дурно, но все же незнакомо.

Когда ее намыли, то посадили на маленький табурет и принялись сушить и расчесывать длинную шевелюру. Процедура оказалась долгой и изнурительной, и даже массирующие движения ловких пальцев не расслабляли - Акку сидела напряженной струной, события двух дней не позволили забыться и отдохнуть.