Царство женщин

Правда, в конце ноября Елизавета при посредстве нового посланца к представителю всехристианнейшего короля объявила, что настало время выполнить заговор при содействии Швеции. Но ей необходима доплата пятнадцати тысяч червонцев, ранее обещанных. Ла Шетарди рассыпался в извинениях. Он еще не успел получить кредита, немедленно испрошенного им по этому поводу. Он говорил неправду, так как не просил ничего и твердо решил также не давать ничего. Постоянная передача французских денег, происходившая через его посредство и поддерживавшая заговор, относится к области вымысла. Скептическое отношение посланника к приверженцам цесаревны и ее шансам на успех все усиливалось. Но через несколько дней ла Шетарди сильно встревожился: Лесток, давно не показывавшийся к нему, посетил его и своими речами внушил ему мысль, что может быть Елизавете придется уступить напору, «т. е. нетерпению гвардейцев». Сообщение это привело маркиза в ужас. Он также признавал необходимость какого-либо плана, а его не было и следа. Необходимо было бы столковаться, условиться о совместных действиях с Францией и Швецией.

– Прекрасно, – поручила передать ему Елизавета, – предоставляю все на ваше усмотрение.

Он предложил отправить в Стокгольм гонца, чтобы условиться насчет необходимых мероприятий и затем передать Левенгаупту соответствующие приказания. Но в душе он не питал никаких надежд относительно результатов этих переговоров, справедливо усматривая в них лишь продолжение игры, бесплодно тянувшейся уже целый год. При случайном свидании с Елизаветой в ту минуту, когда она выходила из саней, она показалась ему настолько «преисполненной неуверенности», что он испугался, как бы она совсем не отказалась от своих намерений, чем причинила бы Швеции крупные неприятности, и решил попробовать ее подбодрить, сказав на удачу, что слышал, будто ее хотят постричь в монастырь.

Этим пугалом пользовались с ней Лесток и Шварц, как пугают детей лешим, и маркизу было знакомо это средство.

Сильно взволнованная, она объявила, что если ее доведут до крайности, она не покроет позором «отпрыск Петра Великого». Разговор оживился и перешел к обсуждению государственного переворота, как вопроса возможного и осуществимого. Был составлен список лиц, подлежащих опале, ла Шетарди указывал, что первым делом необходимо арестовать: Остермана, Миниха, сына фельдмаршала, барона Менгдена, графа Головкина и Левенвольда с их заведомыми приверженцами. Он, как утверждали, не упомянул ни Линара, так как последнего не было в Петербурге, ни Юлии Менгден, так как, несмотря на свое серьезное участие в заговоре – в первый и последний раз, – посланник оставался галантным кавалером. Он советовал цесаревне надеть кольчугу в час решительных действий. Но когда же они начнутся? Условились послать гонца в Стокгольм. Необходимо дождаться верных последствий этого мудрого решения. Да кроме того в Петербурге, по-видимому, еще ничего не подготовлено. Елизавета сама в этом созналась безо всякого труда. Не существовало никакого плана, никакой организации. Такова была действительность. И, придя к такому сознанию, оба заговорщика как будто очнулись от сна, поняв, что в их воображении витали призраки, что ничего еще не сделано, да и нечего делать, по крайней мере в настоящее время. Они так и расстались, не сговорившись ни о чем.[372]

Встреча эта произошла 22 ноября 1741 г. и участие маркиза Да Шетарди в длительной интриге с этой минуты прекращается. Спустя несколько часов, подобно обрушившейся лавине, неожиданно в дело вмешались под влиянием совершенно непредвиденных обстоятельств, остальные элементы заговора, почти неизвестны послу и не заслуживавшие, по его мнению, внимания; но он тут был не при чем, находился в полном неведении, и ни Франция, ни Швеция не принимали никакого участия в грядущих событиях.

IV