Царство женщин

Во враждебном лагере оставалась только семья герцогов Голштинских, побежденных, но не смирившихся. После 19-го мая, со смертью жениха Елизаветы, умершего от оспы, их значение упало. Под предлогом опасения заразы, Меншиков заставил герцога с супругой выдержать карантин, при этом так щедро расточая уколы всякого рода, что в конце июля герцогская чета решила покинуть Россию. Временщик только этого и добивавшийся, выказал большую уступчивость, на свой лад, в деле улаживания политических и денежных претензий, предъявленных при отъезде дочерью Петра Великого и ее супругом. Впредь до разрешения вопроса относительно Шлезвига, согласно договору, заключенному по этому поводу между Швецией и императором, государство обязывалось выплачивать Голштинской герцогской чете сто тысяч флоринов. Из миллиона, обещанного герцогине, двести тысяч подлежало немедленной выплате, а остальные в течение восьми лет. Но временщик вычел в свою пользу шестьдесят тысяч рублей, выговоренных им за комиссию. Обладатель несметных богатств, постоянно увеличивавшихся благодаря его хищениям, он выказывал одновременно невероятную жадность и расточительность. Он еще вынудил у герцога письменное обязательство на двадцать тысяч рублей в виде подарка Бассевичу, из которых тот не получил ни гроша. 25-го июля 1727 г. Анна Петровна отплыла в Киль, где год спустя родился будущий супруг Екатерины II.

Успокоившись с этой стороны, Меншиков быстро освободился от остальных, менее значительных противников, отправив Шафирова в Архангельск, Ягужинского на Украйну и заместив освободившиеся таким образом должности своими ставленниками. Императорский кабинет под управлением Макарова его смущал, так как приобрел чрезвычайную независимость при Екатерине I. Он его уничтожил за излишеством при несовершеннолетнем государе; Макарова назначил президентом финансовой коллегии и теперь чувствовал себя на вершине безграничной и беспредельной власти. Но в это самое время его постигла случайная неудача, ставшая для него роковой.

II

В первых числах июля здоровье временщика, доселе несокрушимое, пошатнулось. У него появилось кровохарканье, и врачи объявляли его безнадежным. Он сам сознавал свое опасное положение, но ожидал неизбежного конца с мужеством и душевным величием, не покидавшими его и впоследствии среди обстоятельств, способных потрясти самые закаленные сердца. Он составил для своего воспитанника нечто вроде завещания, исполненного благородства, и написал в Верховный Совет, поручая ему свое семейство. Через несколько недель его крепкий организм взял верх над болезнью, но за это время и Верховный Совет, и сам Петр II привыкли обходиться без него. Совет, получивший свободу действий, старался снискать себе популярность, приняв некоторые меры либерального характера, как уничтожение каменных столбов и кольев, на которых, среди самого Петербурга, все еще разлагались трупы и головы казненных, отравляя воздух, и предоставляя иностранцам зрелище, совершенно несоответствующее европейскому лоску, какой Петр стремился придать своей столице. Это был первый шаг к уничтожению «Преображенского приказа», канцелярии политического розыска, поставлявшей палачей, действительно постепенно исчезнувшего во время царствования Петра II. Надо сознаться, что известный толчок в этом направлении был дан самим Меншиковым. Так в его присутствии и с его согласия, в первом заседании под председательством Петра II, Совет решил восстановить гетманство в Малороссии, положив конец правлению насилия и произвола. Со времени заключения в крепость Петром Великим исправляющего должность гетмана Полуботка, область управлялась коллегией, вершившей ее судьбы весьма самовластно. Другими постановлениями имелось в виду облегчить бремя и снять путы, наложенные на торговлю фискальной политикой Преобразователя. Но, воспользовавшись отсутствием временщика, Совет сделал крупные шаги в этом направлении. Уже на следующий день, как Меншиков слег в постель, указом была освобождена из Шлиссельбурга Евдокия Лопухина, в монашестве Елена 1718 года.[73] Меншиков прекрасно сознавал, что невозможно держать в заключении бабку царствующего императора, но боялся взглянуть ей в глаза и опасался ее мести.

Действительно ли существовали лишения строгого заточения, которому был теперь положен конец? В последнее время по этому поводу возникли разногласия. В монастыре на Ладожском озере Евдокия как будто пользовалась удобным помещением, тремя монашенками для личных услуг и достаточной суммой денег – несколько сот рублей ежегодно – для своих нужд. В ее апартаментах была устроена часовня и совершалась литургия. Впоследствии, во время ее заточения в Шлиссельбурге, Меншиков слал приказ за приказом офицеру, заведовавшему стражей, чтобы Елена не терпела недостатка ни в чем. Но самая многократность этих приказаний заставляет сомневаться в их действительности, а в переписке Остермана с этой трогательной жертвой страстей Петра Великого встречаются слишком красноречивые намеки на мучения, испытываемые ею.[74]