Царство женщин

Тогда Василий Лукич встал, сел у камина, где пылали дубовые дрова, и начал писать. Он составлял завещание для подписи царю. Но вскоре он бросил перо. Его неразвитой ум путался, и непривычные пальцы чертили лишь несвязные буквы. Тогда все остальные члены семьи принялись за работу, одни подсказывая фразы, другие старались их передать на бумаге. В конце концов завещание, провозглашавшее наследницей Екатерину, было готово. Но подпишет ли его Петр? В души закралось сомнение, лица омрачились, когда Иван Алексеевич испустил крик радости. Вынув из кармана бумаги, он протянул их родственникам:

– Вот, посмотрите, письмо государевой и моей руки: письмо руки моей слово в слово, как государево письмо; я умею под руку государеву подписываться, потому что я с государем в шутку писывал.

Взяв перо, он написал: «Петр», и все воскликнули в один голос: «Это бесспорно царева рука!»[130]

Затем наступило молчание. Разговор продолжался только взглядами, все друг друга поняли, и дело было решено тут же, без одного лишнего слова. Фаворит представит завещание для подписи царю, и, если почему-либо этот план не удастся, то позаботится об остальном.

III

Но задуманному предприятию нужно было обеспечить необходимую поддержку. И с этой стороны возражения, представленные Василием Владимировичем, оказались слишком справедливыми. В Верховном Совете Голицын и Головин отнеслись к нему, как к безумной затее. Гвардия оказалась враждебно настроенной. Даже сам Иван испугался высказанного им предложения. Добиться царской подписи на завещании не оставалось надежды; государь лежал без сознания, а Остерман, внезапно выздоровевший, не отходил от него ни на минуту, и самый искусный подлог рисковал быть сейчас же обнаруженным. Терявшие под ногами почву Долгорукие, хватались за другие планы, еще более чрезвычайные: ускорить брачную церемонию, несмотря на болезнь жениха; возвести невесту, даже без брачного благословения на ложе умирающего.[131] Это последнее решение, быть может, вызывалось обстоятельством, относительно которого у нас нет точных данных. По различным свидетельствам Екатерина Долгорукая была в это время беременна – от самого Петра, по одной из версий, что именно и мешало государю порвать связывавшее его обещание, внушавшее ему, очевидно, одно отвращение. Щербатов[132] говорит, что в завещании, составленном Долгорукими, упоминалось об этом обстоятельстве, и воспоминание о нем хранится в семейных преданиях.[133] Но затем появились другие предположения, высказанные Лефортом в апреле: «Обрученная девственная невеста покойного царя в прошлую среду счастливо разрешилась от бремени дочерью, достойной наследницей гвардейского офицера, некоего Нестерова».[134] Весьма мало вероятия, чтобы высокомерная красавица рисковала всей своей будущностью ради такого будничного приключения. Но сама беременность была, по-видимому, в то время общеизвестным фактом.[135] И по пути в ссылку это непризнанное материнство привлекало к несчастной молодой девушке наивные выражения почитания: крестьяне и крестьянки толпились за ней, стремясь поцеловать руку той, которую по-своему почтил царь.[136]

Во всяком случае вокруг ложа умирающего разыгрывалась последняя страстная борьба разрушенных честолюбивых замыслов. Она коснулась даже Евдокии. Ей было предложено регентство, но она отказалась, ссылаясь на свои лета и немощи. 18 января вечером, когда доктора объявили, что угасла последняя надежда, она встала на молитву в соседнем покое, приготовляясь принять последний вздох внука. Иван Долгорукий, ходил взад и вперед по комнате, выжидая удобной минуты, вопрошая лица, окаменелые от ужаса, в отчаянии наталкиваясь постоянно на бесстрастное лицо Остермана, вечно встававшее между ним и угасающим царем. На всякий случай он подписал один экземпляр завещания и держал другой наготове. Но вице-канцлер сторожил зорко, а Петр по-прежнему лежал в беспамятстве. В час ночи он потребовал себе в бреду лошадей, чтобы ехать к сестре Наталье. Через несколько минут он скончался. Манштейн утверждает, что сейчас же после его смерти Иван Долгорукий пробежал по всему дворцу с обнаженной шпагой в руках, восклицая: «Да здравствует императрица Екатерина!» Не встретив поддержки, он вернулся домой и сжег завещание. Самое тщательное исследование, какому впоследствии были подвергнуты мельчайшие поступки фаворита, ничем не подтвердило рассказ о такой попытке, мало вероятной даже для молодого сумасброда. Чтобы провозгласить и заставить признать новую власть на краю бездны, готовой снова поглотить государство вслед за государем, такой единичный голос ничего не мог значить.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ АННА I

Глава 7 Попытка введения конституционного строя. Первая русская партия