Царствование императора Николая II

Государь, таким образом, желал сохранить самый договор, но считал нужным внести в него оговорку. На какой случай? Очевидно, речь шла о весьма маловероятном в ту эпоху «казусе» французского нападения на Германию. Россия в таком случае, конечно, не обязана была поддерживать Францию; но в то же время близкие и доверительные отношения между штабами, сложившиеся в результате военных конвенций, не позволяли ей выступить и против Франции. Так как в Бьерке речь шла о союзе против Англии, такая чисто теоретическая возможность была оставлена в стороне; но это давало противникам договора «зацепку» для критики.

Витте в то же самое время (25 сентября) писал гр. Эйленбургу о своей «полной солидарности» с Бьерке и о том, что надо только «устранить некоторые препятствия».

Митинги в университетах были только частью того возбуждения, которое начало нарастать со второй половины сентября. В Москве одна за другой разыгрывались забастовки - то в типографиях, то в пекарнях, то на различных заводах. Бастующие устраивали уличные шествия. 22, 24 сентября были столкновения с полицией. В С.-Петербурге, где стояли гвардейские полки, волнения не выливались на улицу; но во всех учебных заведениях происходили многотысячные митинги; толпы рабочих наполняли аудитории; революционные ораторы выступали открыто, и толпы упивались доселе неслыханными «запретными» речами.

В то же время в высших правительственных кругах шли частные совещания о создании объединенного правительства ввиду предстоящего открытия Г. думы. Витте на них заявлял себя сторонником конституционной реформы и надменно громил всех, кто пытался ему возражать. Особенно резкие столкновения у него были с В. Н. Коковцовым. Значительное большинство высшей «бюрократии» склонялось на сторону Витте. Эти настроения на «верхах» быстро делались известными в обществе, в кругах Союза освобождения и Союза союзов, и увеличивали самоуверенность противников власти. Там не хотели дожидаться Гос. думы, считая, что избирательный закон обеспечивает правительству «покорное» крестьянское большинство. Лозунг бойкота Думы был весьма популярен среди интеллигенции, тем более, что ни она, ни рабочие не имели права голоса; но отказ идти в Думу означал переход на другие пути борьбы. Революционные и оппозиционные партии в этот момент сходились на общей цели созыва Учредительного собрания для установления российской конституции и на желательности выступить до созыва Думы, назначенного на середину января. Выступить - но как? Хотя революционные партии и располагали некоторым количеством оружия, вооруженное восстание казалось безнадежным, а террор как будто исчерпал свои возможности.

При таких условиях та коалиция партий, групп и организаций, которая составляла т. н. освободительное движение, применила новое орудие борьбы, еще неиспробованное, хотя и входившее в программу социалистических партий Запада: всеобщую политическую забастовку.

Это движение не имело «единого командования»; но сила его была в том, что при единстве ближайшей цели каждая составная часть была проникнута решимостью: кто бы и как бы ни начал - все должны поддержать. Поэтому, когда движение началось, его размах и значение разглядели не сразу; но все в него «вложились», и при атмосфере общего сочувствия оно быстро выросло в грозную силу, обладавшую огромной психологической заразительностью.

Крупные события начались неожиданно и развернулись крайне быстро. 7 октября забастовали служащие Московско-Казанской железной дороги. На следующий день стали Ярославская, Курская, Нижегородская, Рязанско-Уральская дороги. Забастовщики валили телеграфные столбы, чтобы остановить движение там, где находились желающие работать. Железнодорожники, повинуясь своему руководящему центру, прекращали работу, не предъявляя никаких требований. «Когда все дороги станут, - говорили они, - тогда мы их предъявим». 10 октября стала и Николаевская дорога: Москва была отрезана от внешнего мира. Движение останавливалось и в провинции. Того же 10 октября в Москве была объявлена всеобщая забастовка.

11 октября делегаты ж. д. съезда явились к Витте и предъявили ему требования бастующих: 1) Учредительное собрание на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования; 2) отмена усиленной охраны и военного положения; 3) свобода стачек, союзов и собраний; 4) 8-часовой день на железных дорогах. Витте ответил, что Учредительное собрание не представляется ему желательным («в Америке капиталисты скупают голоса»), тогда как остальные требования - приемлемы («военное положение - анахронизм», - заметил он).

Рабочие обращались к Витте; он сам говорил как бы от имени власти. Это объяснялось не столько официальным положением председателя комитета министров, сколько общим мнением о том, что он - будущий глава правительства.