Царствование императора Николая II

30 октября такие же события разыгрались на другом конце России – во Владивостоке, с тою разницей, что бунтовали толпы запасных, ждавших отправки на родину. Грабежи и пьяный разгул сопровождались избиением китайцев и корейцев. Город за два дня беспорядков сильно пострадал. Пьяная толпа отбушевала и успокоилась.

Земцы отказались войти в кабинет Витте, и приготовленные для них «вакансии» были к концу октября заполнены либеральными чиновниками по выбору премьера.[101]

Параллельно со старым аппаратом власти быстро начало вырастать новое «начальство». Совет рабочих депутатов отдавал приказы, которых слушались. Союз наборщиков учредил свою цензуру, отказываясь выпускать газеты, соблюдающие старые законы; он не соглашался печатать воззвания правых групп и наложил вето даже на печатание программы Союза 17 октября,[102] новой умеренной организации, ядром которой была «шиповская» группа земского союза, усилившаяся рядом видных деятелей, считавших, что цель движения достигнута с изданием манифеста. Новое «начальство» держало себя все более властно; оно на несколько часов силою захватывало частные типографии, чтобы печатать свои «Известия». Его поддерживали новые газеты, открыто революционные, как «Новая жизнь» и «Начало», и прежние крайние, теперь «превзойденные», – «Сын Отечества» и «Наша жизнь» и т. д. «Новая жизнь» «декадента» Минского и Максима Горького была органом социал-демократов большевиков; в ней участвовали многие современные поэты – Минский, Бальмонт, Андрей Белый. Минский писал стихи на девиз Интернационала,[103] а Бальмонт восклицал: «Рабочий, только на тебя – надежда всей России».

31 октября – через две недели после манифеста – последовал первый акт твердой власти, касавшийся пока только одной окраины: было объявлено военное положение в царстве Польском. «Правительство не потерпит посягательства на целость государства», – гласило сообщение, перечислявшее ряд фактов смуты в Польше.

«Читая это правительственное сообщение, – писал Д. И. Пихно в «Киевлянине» (31 октября), – не спросит ли читатель невольно: да разве в русских городах не то же делалось?.. Разве такие же вспышки самой дикой революционной оргии не последовали немедленно за манифестом 17 октября?.. Вся смута последних двух лет, и ужасная междоусобица последних дней, и все смуты окраин возникли оттого, что наше русское знамя заколебалось и склонилось… Граф! ни вы, никто в мире не может заменить этого знамени. Его нужно вновь поднять высоко, высоко, чтобы вся русская земля в Европе и Азии его увидела и преклонилась перед ним… Тогда все стихийные бури смирятся».

Революционные партии ответили на военное положение в Польше новой всеобщей забастовкой. Они присоединили еще требование об отмене смертной казни для участников бунта в Кронштадте, желая внушить солдатам и матросам, что в случае восстания они найдут себе заступников. Забастовка началась 2 ноября с требованием снятия военного положения в Польше и отмены смертной казни для «кронштадтцев».

Граф Витте по этому поводу выпустил воззвание: «Братцы рабочие, станьте на работу, бросьте смуту, пожалейте ваших жен и детей. Не слушайте дурных советов. Дайте время, все возможное для вас будет сделано. Послушайте человека, к вам расположенного и желающего вам добра. Граф Витте».

«Пролетарии ни в каком родстве с графом Витте не состоят… Совет рабочих депутатов не нуждается в расположении царских временщиков», – отвечал на это Петербургский Совет.

Но вторая забастовка, объявленная по частному поводу, не создала стихийного движения. Железные дороги послушно стали; газеты на четыре дня прекратили свой выход; но даже на петербургских заводах работало около половины обычного состава.

5 ноября правительство дало бастующим удобный предлог для прекращения забастовки: оно издало сообщение, разъясняющее, что «кронштадтцам» казнь не грозит (их будут судить не за бунт, а за пьяное буйство и грабежи), и обещающее снять военное положение в царстве Польском, как только наступит успокоение. «Скажем прямо, – говорил Троцкий в Петербургском Совете, – мы все равно должны были бы призвать петербургских рабочих к прекращению забастовки… Видно, что везде в России политическая манифестация идет на убыль…»

* * *

Витте возлагал большие надежды на Земский съезд, открывшийся в Москве 6 ноября. На нем раздались и речи о необходимости сотрудничать с властью. «Наверху получилось такое впечатление, – говорил князь Е. Н. Трубецкой, – что манифестом не довольны ни революционеры, ни прогрессивные земцы». А. И. Гучков настаивал на необходимости дать отпор революции. Но съезд так и не счел возможным высказаться за поддержку кабинета Витте, даже в условной форме, предложенной П. Б. Струве (поддержка – если правительство примет программу съезда).