Одиноким актом политического террора было (в декабре 1909 г.) убийство начальника охранного отделения Карпова, которого заманил в ловушку один революционер, обещавший выдать партийные тайны. Думская оппозиция и тут попыталась заговорить о «провокации», но думское большинство отклонило запрос. «Наша задача, – говорил граф Бобринский, – отогнать от Карпова тех гиен, которые набросились на его труп».
7 ноября 1910 г. на станции Астапово (Рязанской губ.) умер граф Л. Н. Толстой. Ему было 82 года. За десять дней перед тем, 28 октября, он покинул Ясную Поляну, чтобы уйти от противоречий между своим учением и своей личной жизнью. Кончина великого писателя, притом в столь необычной обстановке, произвела огромное впечатление. Л. Н. Толстой стоял в стороне от русской повседневной борьбы; его не могли считать «своим» ни, разумеется, государство, ни оппозиционное общество. Но он был отлучен от церкви за богохульство – и это придавало ему в глазах многих революционный ореол. В то же время Л. Н. Толстой был в тот момент, без преувеличения, писателем с наиболее громким именем не только в России, но вообще во всем мире, – гордость русской литературы.
Для власти вставала трудная задача: как отнестись к чествованиям памяти Толстого? Церковные круги и правые идеологи, вроде Л. Тихомирова, считали, что православная государственность не имеет права воздавать посмертные почести человеку, отлученному от церкви. В то же время для русского общества, как и для иностранного общественного мнения, смерть Толстого была великой русской утратой.
Государь нашел выход: на докладе о кончине Л. Н. Толстого он поставил отметку: «Душевно сожалею о кончине великого писателя, воплотившего во времена расцвета своего дарования в творениях своих родные образы одной из славнейших годин русской жизни. Господь Бог да будет ему милостивым Судией».
Государственная власть не приняла участия в гражданских похоронах Толстого: но она и не препятствовала им, хотя это и противоречило русским обычаям. Великого писателя похоронили на холме около Ясной Поляны; в похоронах участвовало несколько тысяч человек, в большинстве – молодежи.
Государственная дума в знак траура прервала свои занятия (часть правых протестовала), а председатель Государственного совета Акимов сказал краткое слово памяти Толстого (большинство правых отсутствовало, а два епископа демонстративно отказались встать).
Смерть Толстого вызвала естественное волнение среди учащейся молодежи. В ученых заведениях собирались сходки, обсуждавшие способы откликнуться на это событие. Эти сходки порою приобретали политический характер: левые партии пользовались возбуждением студенчества, чтобы толкнуть его на выступления. Пользуясь тем, что Толстой года за два до кончины написал резкую статью против смертной казни («Не могу молчать»), левые партии стали призывать студентов к шествиям «памяти Толстого» под лозунгом «Долой смертную казнь». В Петербурге 8, 9 и 10 ноября происходили уличные демонстрации –
«Не начало ли это поворота?» – писал Ленин в заграничном органе социал-демократов по поводу студенческих демонстраций. Левым удалось найти повод, чтобы продлить агитацию: получено было известие, что на каторге покончил с собою убийца Плеве, Е. Сазонов, из протеста против применения телесного наказания к каторжанам. Борьба в высшей школе возобновилась. Умеренная часть студентов энергично реагировала; в Москве была организована «защита дверей»: перед дверями аудиторий, где читались лекции, становились группы студентов, которые не пропускали «срывателей». Но не везде и не всегда удавалось справиться «внутренними силами»; советам профессоров приходилось несколько раз призывать полицию для восстановления порядка. Это, в свою очередь, создавало новые поводы для «забастовок протеста». В середине декабря наступили рождественские вакации, когда волнения уже явно шли на убыль.
Однако новый министр народного просвещения Л. А. Кассо (сменивший осенью 1910 г. А. Н. Шварца) счел нужным предпринять решительные действия для пресечения всякой агитации. 11 января 1911 г. было опубликовано распоряжение Совета министров, временно запрещавшее какие бы то ни было собрания в стенах высших учебных заведений. Эта мера означала не только прекращение разрешаемых начальством сходок, но и ликвидацию всех легальных студенческих организаций. Она вызвала протест в весьма умеренных студенческих кругах.