Кампания 1915 г. на Восточном фронте закончилась. «Россия в настоящее время внесла свой вклад – и какой героический вклад – в дело борьбы за европейскую свободу, – писал Ллойд Джордж, – и в течение многих месяцев мы не можем рассчитывать со стороны русской армии на ту активную поддержку, которой мы до сего пользовались… Кто займет место России, пока ее армии перевооружаются?» «Как мы можем отплатить России за все, что она сделала для Европы?» – спрашивал Times (24.II.IX). Действительно, за 1915 г. Россия вынесла на себе главную тяжесть борьбы. К осени 1915 г. на Восточном фронте было сосредоточено 137 пехотных австро-германских дивизий и 24 кавалерийских; на Западном оставалось 85 пехотных и одна кавалерийская. За все лето никакие боевые действия на англо-французском фронте не доставили России того облегчения, которое русские армии принесли союзникам за первые месяцы войны.[232]
Это объяснялось главным образом чрезвычайной трудностью продвижения на сильно укрепленном Западном фронте. В сентябре 1915 г. (12–25) союзники, однако, предприняли наконец сильные атаки одновременно около Арраса и в Шампани; они прорвали первые германские линии, захватили около 25 000 пленных. «Кажущееся бездействие союзников, – писало по этому поводу «Новое время» (15.IX), – было периодом подготовки удара». Но дальнейшего продвижения не последовало, и потери союзников при этой атаке чуть не вдвое превысили германские потери. Все же это внезапное пробуждение Западного фронта сыграло, вероятно, известную роль в прекращении германского наступления на Россию.Жизнь страны в сильнейшей степени зависела от событий на фронте. Отступление 1915 г. потрясло, всколыхнуло широкие массы, далекие от всякой политики. «Весь народ был возбужден, это настроение было неизбежно, я сам переживал его во время военных неудач», – свидетельствовал не кто иной, как бывший министр внутренних дел Н. А. Маклаков. Это возбуждение, однако, отнюдь не было тождественно с той кампанией против власти, которую пыталась на нем построить оппозиция; агитация блока оставалась на поверхности; «Циммервальд», со своей стороны, пускал в стране более глубокие корни по мере роста усталости от войны.
Когда фронт застыл, когда миллионы беженцев были так или иначе размещены в тылу[233]
и движение на железных дорогах вошло более или менее в норму – в стране вдруг наступило успокоение. Экономическая жизнь была затронута еще сравнительно мало. В конце августа возникал, правда, кризис разменной монеты – серебряные, а затем и медные деньги исчезли из оборота чуть не со дня на день, – но правительство выпустило вместо них разменные марки, и публика, сначала поворчав на «деньги, которые улетают», быстро к ним привыкла. Рост цен был сравнительно умеренный против довоенного уровня, хлеб к концу 1915 г. вздорожал на 40 процентов, масло на 45 процентов, мясо на 25 процентов, сахар на 33 процента и т. д. Обилие денег в стране, повышение заработной платы делали этот рост не особенно чувствительным для широких масс, хотя и начали раздаваться жалобы на дороговизну. Губернаторы боролись с ростом цен, вводя таксировку продуктов; это иногда приводило к перебоям в снабжении. В столицах временами ощущался недостаток сахара и мяса; это объяснялось тем, что потребление этих продуктов сильноВ стране развивалась в спешном порядке военная промышленность; строились огромные новые казенные заводы, переоборудовались старые. С союзниками было достигнуто финансовое соглашение относительно оплаты больших заказов – преимущественно в Америке и в Англии.
Государь жил в Ставке, примерно раз в месяц приезжая на несколько дней в Царское Село. С ним вместе большей частью находился наследник-цесаревич. Все ответственные решения принимались государем, который в то же время поручал императрице поддерживать постоянные сношения с министрами и держать его в курсе происходящего в столице.