Царствуй во мне

Принятая в хор из забредшего на российские просторы кочевого племени, полудикая пятнадцатилетняя девочка, принятая в хор ради звучного голоса редкого по красоте тембра, впервые выступала перед публикой. Еще вчера черноволосая смуглянка странничала со своей древней бабулей, а когда та скончалась – девочку сторговали старейшины для столичного хора, что считалось высокою честью. Цыгане что-то приказывали ей по-венгерски: таборная не вполне понимала русскую речь. Аккуратно причесанная и принаряженная дебютантка боязливо поглядывала по сторонам. Ей было в диковинку разнузданное сборище полупьяных мужчин, развязные движения товарок. Простосердечная пугливость сквозила в неискушенных очах. Пунцовая от смущения, слушаясь старших, юница завела напев несмелым меццо-сопрано, но скоро, следуя канонам песенной печали, отрешилась от толпы – и голос ее зазвучал непостижимо проникновенно, изливая из сердца вечную тоску по воле. По окончании песни на пару мгновений повисла почтительная тишина, но тут же зал всколыхнулся овациями и ободряющими криками. Обильный денежный поток зашелестел, зазвенел с прежней силой. Девочка опасливо съежилась; на ее растерянном юном личике ясно читалось желание спрятаться.

Старейшины, оценив важность момента, велели юнице одарить поцелуем наиболее щедрых дарителей, при этом, однако, строжайше ограждая ее от скабрезных касаний. Потребовались повторные окрики, пока целомудренная туземочка, затравленно озираясь, не пошла по кругу, нетвердо держа врученный ей поднос.

Чуть не плача, она целовала в губы дышавших перегаром, похотливых мужчин, шептавших ей непристойности. Шевцов стоял в полукруге среди прочих и, следуя очередности, бросил на поднос хрустящую купюру. Приблизившись к нему, певица подняла тревожные глаза – Валерий увидел красивое лицо перепуганного ребенка. Шевцова прожгло острой жалостью. Он отвел детскую руку, тянувшуюся обвить его шею:

– Не надо, девочка.

Не понимая русских слов, горемыка прочла в лице офицера сострадание, боль за нее, желание заступиться. В смятенной признательности затихла перед Шевцовым, пока не окликнули. Этот взгляд он не забудет никогда.

Дружной теребил друга, требуя продолжить похождения. Тщетно: у протрезвевшего Шевцова улетучилось желание куролесить. Дождавшись, когда осипшие к утру хористы завершили выступление, он поманил ближайшего к нему цыгана:

– Ромалэ… или как вас… С кем поговорить о выкупе хористки?

Рома принялись горячо совещаться. Понимая цену таланту кочевой иноплеменницы и подсчитывая выгоду, которую они могут потерять, хористы сомневались, стоит ли продавать девушку. Но, с другой стороны, эти шатровые болезненно свободолюбивы, строптивы и дики – пожалуй, сбежит при первой возможности.

– Господин офицер, мы дорогой выкуп назначаем.

– Сколько?

Хор назначил колоссальную сумму. Шевцов прикинул: едва ли достанет годового офицерского жалованья, хоть и с учетом окраинной надбавки. Все же думал недолго:

– По рукам.

– Мы не отпускаем девушку без ее согласия.

Шевцов издали поманил цыганочку:

– Илона, пойдешь со мной?

Девочка, всхлипнув от избытка пережитого за тяжкую ночь, придвинулась поближе и кивнула.

– К вечеру деньги будут, рома. Подготовьте Илону.

– Подожди, уважаемый. Когда свадьба?

Шевцов опешил:

– Час от часу не легче. Зачем свадьбу?

– Мы хористок на сторону отдаем только в честное замужество.

– И с выкупом?

– Да хоть и с выкупом.

– Мил человек, ведь я женат. Вы, кажется, православные? Венчаный я, понимаешь?

– Дело твое, венчаный или нет, а цыганскую свадьбу сыграй.

– Послушай, нельзя ли ей в табор вернуться – к своим родным, и выйти замуж, за кого пожелает? Я не притронусь к ней, а выкуп за мной, как обещано.

Дружной горячо зашептал Шевцову в ухо:

– Табор ее обратно в хор отдаст…

Шевцов обернулся:

– Погоди… За кочевого пойдет – уже не отдаст. Да и хор замужнюю не примет.

Худой, как вешалка, цыган в обвисшей расшитой рубахе перевел разговор юнице.

Илона, взяв Шевцова за руку, что-то выговорила с чувством, темпераментно поводя очами цвета спелой черешни и необъятной, засасывающей глубины.

– Она готова уйти из табора и хора – за тобой. Будет верною женой. Нарожает тебе много детей. Исполнит любые прихоти.

Шевцов взялся за голову. Дело осложнялось.

– Илона, я тебя заберу, а потом ступай спокойно на все четыре стороны.

Цыган ответил за Илону:

– Свадьбу сыграешь – навек жена. Бросить не можешь, да и никто замуж не возьмет. Порченая.

– Почему порченая?

– Должен свадьбе кровь предъявить.

– Что за обычаи… Зарезать я ее, что ли, должен?

– Господин хороший, не маленький ты. Девственную кровь показать. Чтобы честный брак.

Дружной уже дергал за рукав:

– Шевцов, перестань спасать мир. Всегда с тобой в историю угодишь.

Шевцов огрызнулся:

– Езжай, Дружной. Давно не держу.

Сергей Александрович обреченно подавил вздох сожаления, потер утомленные глаза. Приключение внезапно затянулось.

– Дилемма, однако. Переведи Илоне: может ехать со мной, но свадьбы не будет. Обещаю, что не обижу. Слово офицера. Вам – даю двойной выкуп.

* * *