– Я только что видел похоронную процессию, – сообщил он. – Видел больного, чье тело изъедено ужасными язвами… Видел бритоголового монаха в желтой робе… И теперь ты…
– Разве в твоем дворце нет людей, убеленных сединами? – поинтересовался Он. – Разве не видел ты раньше страданий? Разве не знал о смерти?
Юноша опустился рядом с Ним, внимательно разглядывая его изрезанное морщинами лицо. Глаза юноши, словно у лани – большие, доверчивые, наивные… И какой Источник Силы!..
– Всю жизнь я провел во дворце, – ответил юноша, – где царят роскошь и красота. Меня окружали красивые, молодые, счастливые люди, моя красавица-жена Яшодхара скоро должна родить… Никогда прежде не встречал я страданий, не видел смерти, болезни и старости, не думал о том, как неустойчива сансара. Мне всегда казалось, что страдания – это всего лишь сказки…
Опершись на посох, Он медленно произнес:
– Что ж, теперь ты узнал обе грани этого мира. С одной стороны – роскошь, благополучие и радость, а с другой – болезни, страдания и смерть.
– Мир несправедлив, – нахмурился юноша.
– Мир такой, каким его делают люди, – возразил Он. – Человек может изменить мир, нужно лишь найти свой путь.
– Я слишком долго жил в богатстве, – произнес принц задумчиво. – Беспечная жизнь, полная наслаждений, теперь кажется мне неправильной. Тело бренно, и, услаждая плоть, я никогда не найду своего пути.
– Это и есть начало твоего пути, Сиддхартха из рода Шакьев, – без улыбки произнес Он, глядя на юношу. – Путь побед, ошибок и мудрости. Действуй, как подскажет тебе сердце и разум.
Принц Гаутама кивнул и поднялся.
– Спасибо, старец.
Глядя, как исчезает в пыли колесница, Он задумчиво тер лоб, сглаживая морщины. Какой Источник Силы! Какой мог бы быть помощник… Но Ему уже пора покинуть эту часть света и вновь отправиться на Запад… А Шакьямуни сейчас в начале своего собственного пути.
Пути, который действительно может повлиять на этот мир.
БРАЗИЛИЯ. КОРОЛЕВА
Казалось, сельва замерла, слушая, как поет Таня. Ее голос лился, словно хрустальный ручей в тихом полумраке леса. Мы сидели возле лодки, смотрели на изумрудную зелень и думали каждый о своем.
В голосе Тани звучала такая горечь, такая светлая грусть, что мне почему-то стало неуютно. Я отвернулась, глядя на темные заросли, чувствуя, как внутри ворочается неприятный тягучий комок тоски.
Она замолчала, и мы некоторое время сидели в полной тишине. Наконец Леша покачал головой и сказал:
– Потрясающе. Неужели ты сама это сочинила?
Таня дернула плечиком и слабо улыбнулась.
– Угу, корявенько, конечно, надо бы подправить, – сказала она, будто извиняясь. – Жаль, гитары здесь нет…
Я вспомнила, что накануне отъезда она хотела взять с собой гитару, но я запретила, посчитав, что лишний багаж нам ни к чему.
– Тебе не нужен аккомпанемент, – улыбнувшись, заверил Леша. – У тебя голос… сказочный. А я и не знал, что ты пишешь песни…