Цех пера: Эссеистика

Кода онегинской строфы является не только естественным и каноническим завершением периодических групп, как бы отмечающим наступление интервала между ними, но выполняет при этом и чисто стилистическую функцию — она заканчивается острым ударным, запоминающимся моментом; предшествующий стихотворный фрагмент как бы оттачивает и заостряет его. В этом смысле онегинская кода в огромном большинстве случаев может считаться заключительной pointe, особым видом неожиданной и остроумной концовки. Приемом внезапного и меткого оборота, смелого образа, острого изречения или внезапной шутки она отмечает конец данного ритмико-смыслового периода. Иногда таким «заострением» является типичный афоризм, вполне напоминающий искусство Ларошфуко или Лабрюйера. Таковы многочисленные полуфилософские изречения, разбросанные по концам онегинских строф:

Привычка свыше нам дана[72]

,Замена счастию она (II, 31)

Прости горячке юных лет
И юный жар, и юный бред (II, 15).

Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход (VI, 21)

Запретный плод вам подавай,
А без того вам рай не в рай (VIII, 27)

Пружина чести наш кумир,
И вот на чем вертится мир! (VI, 11)

Но дико светская вражда
Боится ложного стыда (VI, 28)

Или же: «К беде неопытность ведет», «Любовью шутит сатана» и проч. Иногда эта стилистическая pointe принимает вид эпиграмматической характеристики, игривой шутки, забавного заключительного штриха:

И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена (I, 54)

Как ваше имя? Смотрит он
И отвечает: Агафон (V, 9)

Такой же типичный эпиграмматический жанр разрабатывается в ряде других случаев:

Как Дельвиг пьяный на пиру (VI, 20)

Тяжелый сплетник, старый плут,
Обжора, взяточник и шут (V, 26)

И рогоносец величавый,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой (I, 12)

И дедов верный капитал
Коварный двойке не вверял.

Чтоб каждым утром у Вери
В долг осушать бутылки три (V, 5)

Иногда это шутка над самим собой, как двустишие о «цехе задорном», или же:

Там некогда гулял и я,
Но вреден север для меня (1,2)

Хоть и заглядывал я встарь
В академический словарь (I, 26)

И шевелится эпиграмма
Во глубине моей души,
А мадригалы им пиши (V, 30)

Часто она принимает характер просто шутливого возгласа или иронического вопроса, вроде:

Но, господа, позволено-ль
С вином равнять do-re-mi-sol? (Пут. Онег.)

Или: «Хорош Российский Геликон», «Да здравствует бордо, наш друг» и чисто пародийное:

Я классицизму отдал честь,
Хоть поздно, а вступленье есть (VII, 55)

Иногда то же значение имеет законченное, полновесное сравнение, подчас тоже не лишенное налета шутки: «Как Чацкий с корабля на бал»; «Как ты, божественный Омир»; или же:

Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад (I, 25)

Наконец, помимо афоризма и эпиграммы, онегинская pointe отмечена подчас признаком усиленной картинности, образной или звуковой живописности, зрительного или мелодического эффекта, который удачно срезает строфу. Такие гармонически-организованные строки, как «Язык Петрарки и любви» или «Напев Торкватовых октав», «Как на лугу ваш легкий след», «Хвалебный гимн отцу миров» — служат таким же естественным финалом, как и более картинные, часто конкретно-живописные:

Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым (I, 16)

Сюда гусары отпускные
Спешат явиться, прогреметь,
Блеснуть, пленить и улететь (VII, 51)

Или же — образ необыкновенной глубины и пленительности:

И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще неясно различал (VIII, 50)