Я выхожу с коробкой под мышкой. Ясно, что он видит во мне сына, поэтому и… поэтому и вот это всё. Или есть ещё что-то чего я пока не понимаю? Все эти блага, которыми Платоныч меня осыпал, для чего они или почему? Могу себе признаться, он мне нравится. Но достаточно ли я его знаю… Я сажусь на очищенную от снега деревянную лавочку в аллее, тут же, неподалёку от его дома. Кладу коробку на колени и долго сижу, глядя перед собой.
Значит, нужен план. План нужен, значит… Мда… Будет вам план… Будет!
На следующий день после школы я еду в магазин. Успеваю зайти домой, пообедать, взять сумку через плечо, положить в неё «Соньку» и тогда только выдвинуться в путь.
Лида уже изнывает от ожидания.
– Сегодня, – шепчет она тоном, не терпящем даже намёка на возражение, – я до четырёх. Как закончишь, сразу идём ко мне! Я тебя уже заждалась.
– Хорошо, голубка моя, – открыто улыбаюсь я. – Я уже и сам заждался!
Тётя Люба просит меня подбить кассовые ленты с чеками, как в прошлый раз. Потом я помогаю в подсобке, провожу инвентаризацию остатков и пью с ней чай.
– Сможешь в субботу выйти? – спрашивает она.
– Конечно смогу. Я же, как пионер, всегда готов да ещё и к труду, и к обороне.
– Хороший мальчик, ешь сырок, «Пошехонский», мой любимый, свежий-пресвежий, только после обеда привезли. Хочешь с хлебом с маслом?
– Нет, спасибо, я обедал. Уроков мало было, комсомол меня не дёргал, барышни не атаковали. Так что всё успел и весь ваш сегодня.
– Бедный, нет тебе покоя, – смеётся она. – Особенно от девок, да? Отбоя нет, точно?
– Ну, не так уж прям совсем, я же Ален Делон какой-нибудь.
– Ты у нас ещё лучше, вон хоть у Зины спроси. Ждёт, когда придёшь предложение делать.
Тётя Люба от души смеётся.
– А чего в субботу будет? – спрашиваю я.
– В субботу тут у нас будет сабантуйчик небольшой. Колбасный бал.
– Прям бал?
– Шучу я, – машет она рукой. – Во-первых дохренища колбасы привезут. Там два сорта будет, надо будет рассортировать, ну и так, мало ли что помочь. Народ набежит, выходной всё-таки. Деньги надо отдать, кому надо, понимаешь, да? У нас тут за два дня подкопилось. Хорошо наторговали, в общем. Бумаги надо будет подбить, опять же. Накладные рассортировать, какие куда. Игорёша припрётся, и другие шишки приедут, ну и всё такое. В общем, вся наша мафия здесь будет. Так что не знаю, что, но что-то точно делать тебе придётся.
– Сделаем, конечно, какой разговор.
– Ну, и ладненько. Ты завтра не приходи. У тебя же день рождения?
– Точно.
– Ну вот и празднуй спокойно. А в субботу уже потрудимся немножко. Капочку, да?
Когда я освобождаюсь, Лиды в отделе уже нет. Представляю, как она меня ждёт, икру мечет, наверное. Я подхожу к её дому, старому, с потрескавшейся штукатуркой. До войны ещё строили, наверное. Из подъезда выходит старушка божий одуванчик.
– Здравствуйте, – говорю я. – Вы меня простите, я ищу Сикорского Афанасия Семёновича, он профессор, видный такой, кудрявый, лет шестьдесят ему. Мне адрес дали, сказали, будто он в этом доме в сороковой квартире живёт. А я как не приду, там нет никого. Не знаю, может адрес не тот? Не встречали вы такого?
Старушка внимательно меня слушает, оглядывает оценивающе и кивает.
– Верно говоришь, сынок. Неправильный адрес. Сороковая сроду пустая стоит. Лет семь тому жила семья, да уехала. Недавно, правда, девка молодая въехала, но профессора кудрявого там точно нет.
Я благодарю её и ухожу. Дождавшись, когда уйдёт и она, снова иду к подъезду и поднимаюсь на второй этаж. В подъезде влажно и пахнет плесенью. Звоню и слышу доносящийся из-за двери звук девичьих ног.
– Чего так долго? – строго спрашивает Лида. – Я уж думала, ты опять сегодня меня продинамишь.
– Что значит опять? – усмехаюсь я. – Когда я тебя динамил? А вот за тобой есть грешок такой.
– Ладно, проходи уже. Можешь здесь раздеться, соседей сегодня не будет.
– Да ты что! Вот это удача! А куда они делись?
– К родственникам полетели. В Новосибирск, кажется. Проходи-проходи.
Она заводит меня в свою комнату. Убожество, зато выглядит натурально. Кровать, стул, стол, шкаф, гобеленовый коврик на стене. Голая лампочка под потолком. Могли бы и получше служебную квартиру обустроить. Ясно, что у Лиды никаких соседей нет. Зачем врёт? Странно и непонятно.
– Ничего, симпатично у тебя здесь, – улыбаюсь я.
– Издеваешься? Дыра страшная.
– А соседи кто?
– Муж с женой под пятьдесят. Спокойные, не пьющие.
Я понимающе киваю.
– Это самое главное, да?
– Да ладно, что мы о соседях-то?
– И то верно, – соглашаюсь я. – Иди ко мне.
Я расставляю руки и делаю шаг к ней.
– Первым делом самолёты! – она резко выставляет вперёд руку. – Сначала поговорим о деле. Выкладывай, что принёс.
– Ну ладно, – соглашаюсь я. – Можно и выложить. Для хорошего человека не жалко.
Я сажусь на кровать, расстёгиваю замок на сумке и вытаскиваю магнитофон.
– Что это? – спрашивает Лида, внимательно глядя на магнитофон.
– А на что похоже? Слушай.
Я мечтательно улыбаюсь и нажимаю клавишу воспроизведения. По комнате разносится вкрадчивый сексуальный голос. Ни одна девушка не устоит. Это же Джо Дассен.
«Aux Champs-'Elys'ees
О Шамп Элизе», – поёт он.