Цеховик. Книга 11. Черное и белое

— Егор! — требует Галя. — Спой-ка песню про Галю, пожалуйста. Давай-давай, не отнекивайся. Ребята, давайте подключайтесь! Пусть споёт!

— Галина! — шуточно хмурюсь я. — Ты хочешь меня опозорить перед выдающимся композитором и исполнителем? Да ещё и перед дядей Юрой? Каждый раз, когда мы будем встречаться с Яном Абрамовичем в подъезде, я буду вспоминать свой позор.

Но открутиться не удаётся и начинается форменный «Джимми, пой!» В общем, я беру гитару и исполняю волю публики:

— Ой Галя-Галя, моя бабушка сказала надвое…

Песня имеет успех и Ян Френкель от души смеётся и аплодирует. Ещё раз спасибо, Пётр Налич. Потом приходится петь Платонычу и он начинает с «Русского поля», а Френкель подпевает. Потом поёт Френкель. У него приятный, низкий, немного шершавый голос.

Скударнов и Жора с ним знакомы, а теперь вот знакомится и Галина, ну, и все остальные тоже, разумеется. Эмоциональный градус вечера идёт по нарастающей. Безлимитный бар с элитными по нашим временам напитками делает своё дело.

— Нет, Юрий Михайлович, — не выпускает Гена из зоны своего внимания Чурбанова, — вы для нас, простых милиционеров много делаете, низкий вам поклон. И министру тоже передайте от простого участкового. Он для нас, понимаете, большой, нет, просто огромный человечище…

Чурбанов сносит повышенное внимание без раздражения и даже, кажется, получает удовольствие от общения. Гена тот ещё собеседник и анекдотец может к месту подкинуть да и вообще, на острое словцо горазд.

— Наташенька, — обращается немного захмелевшая Ирина к Наташке. — А можно мне минералочки, пожалуйста?

Наташка крутит головой и, не найдя бутылки, отвечает:

— Одну минуточку, сейчас будет. Егорка, ты не сходишь на кухню? И захвати лимонад, пожалуйста.

Я иду, ставлю на поднос несколько разных бутылок и открывашкой начинаю срывать с них звёздочки крышечек.

— Егор, — раздаётся за мной Иркин низкий голос.

Я поворачиваюсь.

— Может, лимонаду? — предлагаю я.

— Да, всё равно, — пожимает она плечами. — Всё равно.

Глаза у неё блестят, но, как будто не только от алкоголя. Она улыбается, но улыбка выглядит не особенно весёлой.

— Подставляю я тебя вечно, да, Егор? — усмехается она. — Перед невестой.

— Да о чём ты говоришь…

— Говорю-говорю, знаю, о чём. Ну ты не сердись, я же не специально.

— Ириш, всё нормально, не парься вообще.

— Не парься, — повторяет она. — Вот получишь из-за меня сковородкой по башке от молодой жены, поймёшь, что значит «не парься».

— Нет, у нас с Наташей всё не так…

— Да ладно, не так… — машет она рукой. — У всех всё так. У всех всё одинаково, понимаешь? Два холмика и норка для зверька.

— Ирка, ты чего? — хохочу я. — Какая ещё норка?

— Нора, глубокая вот какая. Ладно, ты на меня не сердись, я сама не знаю, что со мной в последнее время. Я тебе счастья желаю… семейного… Хотя… вот убей меня, не понимаю, какого х*я ты в восемнадцать лет жениться решил? Зачем? Нет, я-то ни на что не претендую, на мне жениться… на мне жениться нельзя, это мне ясно… Но для чего вообще люди женятся так рано? Только не надо мне щас про любовь сопли пускать…

— Розовые? — улыбаюсь я.

— Чего розовые?

— Сопли не надо пускать розовые?

— Да никакие не надо. Всю жизнь будешь оправдываться перед ней за каждое слово и каждый взгляд. А нах*я тебе это, Брагин? Тебе! Ты меня понимаешь? Ладно, не объясняй, это я так просто, мысли вслух. Дело-то твоё…

— Ириш, — я обнимаю её и она кладёт голову мне на плечо.

Ириш, хочу сказать я, а мне и не восемнадцать совсем, и я совершенно не уверен, что нужен тебе, а ей вот нужен, очень нужен, и она мне нужна. Про любовь не буду, раз ты не хочешь, хотя и про это есть что сказать. Просто я знаю, что с ней пройду весь путь, от начала до конца и она не отступится и не предаст. У меня чуйка, я людей повидал. Я знаю. Или думаю, что знаю. Может, и нет никакой чуйки… Да только я верю именно в это…

Я собираюсь сказать… ну, кроме того что мне уже давно не восемнадцать, собираюсь, но не успеваю. Поворачиваю голову и вижу Наташку в дверях кухни. Твою дивизию… Она кивает, смахивает пальцем слезинку, молча поворачивается и уходит в сторону гостиной…

24. Полет Валькирий

А праздник продолжается, звенят бокалы и голоса становятся громче, перекрикивая друг друга и гремящую музыку.

«Кам, кам, кам ту Эл Эй», — поют «Чилли», а Галя красиво и раскованно танцует с Геной.

— А ты, Геннадий, ничего, — смеётся она, и он на радостях наливает ей ещё вина.

Пахнет едой, алкоголем и разогретым парфюмом.

— Завтра увидимся, — кивает, прощаясь Злобин.

— Обязательно.

Первой уходит Новицкая, и после этого начинается разброд и шатания. Понемногу гости расходятся и остаются только домашние и Галя с Чурбановым. Оба хорошо подшофе. Мама с будущей снохой уносит посуду. Наташка выглядит спокойно, никаких слёз и обиженных взглядов, мило улыбается гостям. Волю в кулак собрала и — вперёд…

М-да… не надо быть бараном, и не придётся расхлёбывать всякое такое…