Поднимаюсь домой. Наташка выглядит встревоженно. Возможно, это ещё долго будет сохраняться. А может, ещё что-то произошло.
— Звонил подполковник Торшин, — говорит она. — Просил срочно перезвонить, как придёшь. И Лида звонила, и Цвет.
— Ну надо же, меня только час не было, а они уже все тут как тут.
— Лида спрашивала, не нашёлся ли ты. Я сказала, что ты приехал сегодня только. Без подробностей, естественно.
— Так, — одобрительно киваю я.
— Ну, она сказала, что ей надо с тобой срочно-срочно переговорить.
— Блин, да что за срочность у всех? — я качаю головой и в этот момент звонит телефон.
Снимаю трубку:
— Алло.
— Егор, привет ещё раз, — раздаётся голос Злобина.
— Появилась информация?
— Да, — пасмурно отвечает он. — Нашлись твои архаровцы.
— Где?
— В Склифе. Избитые, с кучей травм. Состояние не очень, мягко говоря.
Твою дивизию! Ну, сука, Постов, я тебе устрою, тварь!
— Понял, — говорю я в трубку. — Сейчас поеду.
— Ц-ц… — цыкает он. — Сейчас тебя к ним всё равно не пустят. Лучше завтра. Вроде можно будет навестить даже…
— Понял вас. Ладно. Сейчас я этому мудаку всё скажу.
— Не горячись только…
— Не буду…
Только я нажимаю на рычаг, снова раздаётся звонок.
— Алло!
— О, Брагин! Появился? Это Торшин.
Да что случилось, что Дольф второй раз в течение часа звонит?
— Привет, товарищ подполковник, что за ажиотаж?
— Ажиотаж? — хмыкает он. — Ну, как сказать, нам точку одну подожгли. Конкретно так, с жертвами. И вторую грозят спалить.
— Охренеть! Кто?
— Воры тбилисские, — покашливает Дольф Лундгрен, — Говорят, спалят вторую, а потом и в гостинице. Если не приедешь. Тебя требуют. Вот прямо сейчас…
Я кладу трубку и телефон звонит снова.
— Да что ещё-то? — срываюсь я.
— Здравствуй, Егор, это Гурко. Нужно, чтобы ты срочно подъехал. Тебя мой шеф вызывает.
— Черненко что ли? — удивляюсь я.
— Да.
— А чего ему-то надо?
— Не знаю. Вернее, потом скажу.
Твою дивизию!
Я кладу трубку и телефон звонит снова. Я смотрю на Наташку, а она только головой качает. Вот, так. Вот, такие дела…
3. Реввоенсовет нас в бой зовет
— Ну что, Наташ, делать будем? — хмурюсь я. — На разборку с грузинами поедем или к Черненке?
— К Черненке, — не раздумывая отвечает она.
— Почему? — удивляюсь я. — Бандиты же грозят сжечь производственный объект, а тут просто дедушке что-то в голову пришло.
— А чего им на самом деле надо? Грузинам.
— Да кто же их знает, — пожимаю я плечами. — Наверное, хотят справедливость восстановить. Изгнать, например, Цвета из Питера и получить компенсацию, а заодно и укокошить кого-нибудь.
— Черненко, — повторяет она. — У него власть, а бандиты бьются за деньги.
— Это как посмотреть, конечно, — хмыкаю я. — За что они бьются. Но, как сказал Фрэнсис Андрервуд из «Карточного домика», Деньги — это особняк в Сарасоте, который начинает разрушаться через десять лет. А власть — старое каменное здание, построенное на века.
— Ну вот, — кивает она.
Я звоню Лиде, Баксу и Дольфу. Цвет всё ещё в Питере, так что ему не звоню. А ещё — Скачкову. Ну, и Чурбанову тоже. И только переговорив со всеми этими людьми, я выезжаю на Старую площадь. Машина у меня к этому времени уже имеется, причём моя же, отремонтированная, с поменянными стёклами. А вот стражники и защитники новые. Хоть и не надолго, я надеюсь, но нельзя не признать, часто выбывают ребята.
— Так, что-то ты не слишком быстро явился, — высказывается недовольно Гурко. — Пошли скорее, а то будет тебе на орехи.
— А о чём речь-то вообще?
— Мода, мой юный друг. Ты становишься модным атрибутом заслуженного политика.
— Марк Борисович, что за шутки! — хмурюсь я. — Что за мода! О чём речь? Скажите.
— Не знаю, это не шутки. Хочет на тебя посмотреть. Моё предположение такое.
— Я что, собачка говорящая?
— Это не самый плохой вариант из всех возможных.
Мы заходим в приёмную, здесь никого нет. Уже вечер.
— Погоди немного, — кивает мой сопровождающий и скрывается за дверью.
В пустой приёмной тихо и торжественно. Я присаживаюсь, но тут же поднимаюсь, потому что Гурко выходит из кабинета и делает приглашающий жест.
Я захожу в стандартно-роскошный чертог. Портреты молчаливых вождей встречают меня строгими взглядами, взывающими к благоговению. Седовласый жрец этого святилища, отделанного деревом, вершит свой ритуал. Склонившись над бумагами, он перекладывает их с места на место и не обращает на меня внимания.
Должно быть, от его холодности я должен почувствовать озноб и неуверенность. И да, есть что-то леденящее, что исходит от его фигуры. Но я уже пуганный, так что чего уж, можно не строжиться лишний раз.
— Здравствуйте, Константин Устинович, — говорю я, останавливаясь в трёх метрах от его стола.
Он поднимает глаза и смотрит, ничего не выражая, не проявляя никаких эмоций. Любопытно, сколько будет молчать. Молчит он с полминуты, словно сам превращается в портрет.
Я его, разумеется, много раз видел. В смысле, на фото. Этакий Павка Корчагин на пенсии. Впрочем, вживую волосы у него топорщатся не так озорно, как на картинках. И щёки оказываются не настолько впалыми.
— Присаживайтесь, — наконец, произносит он, — товарищ Брагин.