Цеховик. Книга 5. План битвы

Лучше бы иначе, конечно, но я пока не готов к этому, хотя, если только осторожненько.

– Сколько соседей в палате? – спрашивает Куренков.

– Один. Зато целый генерал и афганец. Боевое ранение. Поэтому, если есть, что обсудить, давайте сейчас, а то чую, доктор прибежит и распатронит нас здесь.

– Понятно. Да, есть момент один. Про здоровье тогда чуть позже расскажешь, а сейчас про Печёнкина. Какого хрена, Егор? Это ведь ты его надоумил, да?

– О чём?

– О том, что Евстратова надо брать и что он без надзора сейчас. Короче, ты Печёнкина на ЛВЗ запустил?

– А что он сделал?

– Бл*дь! Егор, ты не финти! Ты его надоумил?

– Да что такое-то?

– Да то, что он ох***шая морда, лезет, куда не следует. Нас начал прижимать. Ворвался, как смерч, всё там разрушает, все «производственные», так сказать, связи и порядок действий.

– Ну, Роман Александрович, у нас же с вами не было никаких договорённостей по ЛВЗ, обязательств я никаких не нарушил. Мне очень надо было, чтобы он туда зашёл и занял определённый сегмент. Это в конце концов всем нам на пользу пойдёт, вот увидите.

– Не вижу я никакой пользы, – раздражённо бросает Куренков. – Вред один. Какого хрена, а? Почему со мной не посоветовался? Зачем тебе это надо было, ты можешь мне сказать? Что тебе вообще в голову взбрело? Головокружение от успехов, мать твою?! Не слишком ли высоко взлетел?!

– Это что ещё такое? – сердито спрашивает доктор Краснов, приближаясь к нам. – Крик, ругань, самовольное оставление кровати. Брагин, это как понимать? Вам что запретить посещения? Придётся так и поступить, а то мне же больше нечем заниматься, как бегать пациентов уговаривать. А вы, товарищ, как вам не стыдно, кричите в больнице. Пациенту нужны благоприятные эмоции. Знаете что, уходите-ка вы отсюда, да поскорее.

– Нет-нет, – возражаю я. – Это всё моя вина. Мой посетитель просто меня журил за то, что я с койки встал, хотя мне нельзя. Простите, я уже возвращаюсь. Роман Александрович мне поможет, не беспокойтесь.

Краснов высказывает всё, что думает обо мне, о моём эгоизме, о безответственности и о том, что я своим поведением отдаляю момент выписки, в то время как сотни нуждающихся ждут своей очереди, чтобы попасть в эту исключительную больницу.

Приходится возвращаться.

– Ну прости, погорячился, – сердито говорит Куренков. – Сейчас не будем об этом, но разговор не окончен.

– Роман Александрович, – говорю я, останавливаясь перед палатой. – Вы посмотрите сами, это же отлично, что он туда зайдёт. Главное, чтобы в границах оставался. Я ему сообщу, что если он перейдёт границы, поддержки сверху не будет и он останется ни с чем. Он хоть и скотина, но поймёт. Бабки он любит. Но мы с вами благодаря этому всему делу его крепко возьмём за яички, понимаете? Это не игра в подпольном казино, о чём и так все знают. Это конкретный рычаг. Вам что, карманный начальник УВД не нужен?

– Ты из меня идиота-то не делай. Он ведь тоже меня за яички возьмёт.

Ну да, правильно, дядя Рома, мне это и надо вообще-то.

– Ну, расследование рано или поздно он бы всё равно провёл, Евстратов бы с минуты на минуту облажался в любом случае…

– Нет, – чеканит Роман. – Если бы мы сами расследование устроили, ничего этого и в помине бы не было.

– Да только вы официально не можете этого сделать. Они строю ведь не угрожают, они за строй наш горло кому хотите перегрызут.

– Не знаю, Егор, очень сильно ты меня огорчил. Очень сильно. Больше подобные шаги без консультаций не совершай, понял?

– Хорошо, Роман Александрович, вы правы, а я был неправ, погорячился, надо было с вами все детали обсудить, – соглашаюсь я и открываю дверь, чтобы завершить этот разговор. – Но я уверен, вы ещё оцените мою прозорливость. – Разрешите войти, товарищ генерал? Знакомьтесь это мой наставник, старший товарищ и друг, Роман Александрович Куренков. А это – боевой офицер, раненый герой Афгана, Даниил Григорьевич Скударнов.

– Очень приятно.

Беседа сразу сворачивает в сторону трёпа «ни о чём» и «скорее поправляйтесь», и вскоре Куренков откланивается.

– Валентина тебе привет передаёт, – говорит он прощаясь, – и пожелания скорейшего выздоровления. И открытку.

Он перекладывает авоську в другую руку и достаёт конверт.

– Спасибо большое. Вы ей от меня тоже привет передавайте.

– Передам, обязательно. Ну, будьте здоровы.

И он разворачивается к двери.

– А апельсины?

– Что?

– Апельсины, – улыбаюсь я, – не мне выходит?

– Ах, ёлки! Ну конечно, забыл совсем. Ты с этими своими решениями меня из равновесия вывел, я даже про гостинцы не вспомнил. Держи. Всё, теперь точно пошёл.

– Интересный ты парень, Егор, – заявляет генерал, когда Куренков уходит. – Вроде салага совсем, а к тебе все идут, как к товарищу Сталину прямо. Взрослые дяди, ведут с тобой взрослые речи, советуются даже. Ты кто, сын Брежнева?

– Нет, Юрий Леонидович, насколько я знаю, сейчас работает первым замом министра внешней торговли.

– Ну вот и про него-то ты знаешь. Что же ты за фрукт?

Ага, и про Афган кое-что слыхал, но всего не расскажешь.