Цеховик. Книга 8. Запах денег

— А ты что, не знаешь, что молоденьким королевам красоты нельзя с толстопузыми козлами напиваться? Мама не учила? Тебе лет-то сколько?

— Семнадцать… Через месяц…

Я только головой качаю.

— Ты москвичка или приезжая?

Ясное дело, не местная она.

— Из Твери, я. На конкурс приехала.

— Понятно. А где остановилась? В какой гостинице?

— У меня билет был на поезд. На ночной. Я думала сразу и уеду.

— Опоздала? — я поворачиваюсь и пристально вглядываюсь в её испуганное лицо.

Она кивает.

— Ну ничего, поезда часто ходят, уедешь на следующем. Тебе призовые выплатили?

Она снова кивает.

— Ну и всё, не переживай. Всё нормально будет. Этот хер тебя изнасиловал?

— Что? — распахивает она глаза.

— Что-что, акт у вас был половой?

Она краснеет так, что даже помада на её лице кажется недостаточно красной.

— Нет, — мотает она головой. — Он не успел.

— Ну, и хорошо, что не успел. Всё, Эля, иди, вот он тебя проводит. Сюда провожал и обратно проводит.

Я бросаю взгляд на молодого охранника, всё это время находившегося здесь. Выглядит он совершенно ошалевшим. Толку от него ноль, конечно, кто только такого на работу принял. Мог бы и помочь в неравной схватке с врагом. Стоит тут.

— Ты живой, как тебя?

— Костя…

— Костя, давай, бери девушку и тащи её к Лиде. Скажешь, что я велел позаботиться.

Раздаётся резкий стук в дверь. Печёнкин стонет, лёжа на полу. Кого там ещё принесло? Номер перевёрнут вверх дном и принимать посетителей сейчас не время. Стук повторяется, на этот раз более настойчиво.

— Откройте немедленно, это дежурная! — раздаётся рассерженный голос.

Этого только не хватало, почему все неприятности вечно прилетают одновременно! Я делаю знак Косте, чтобы открыл, а сам хлопаю себя по карманам, готовясь коррумпировать охранительницу порядка и нравственности.

— Это что тут… — охает дежурная, увидев пока лишь малую часть вселенской катастрофы, разразившейся здесь.

Я подхожу к двери, закрывая собой панораму сражения.

— Вас сколько здесь после одиннадцати⁈

Всё-таки, удача иногда поворачивает ко мне своё капризное лицо. В дежурной я узнаю уже однажды подкупленную мной лжесвидетельницу Лену Петрук.

— Елена, я вам всё сейчас объясню, — тихо и дружелюбно начинаю я. — Давайте только выйдем из номера.

Я грудью выдавливаю её в коридор.

— Это форменное безобразие, — качает она головой, давая понять, что дёшево от неё не отделаться.

— Согласен, — с ласковой и смиренной улыбкой киваю я. — Мы сейчас всё с вами уладим. «Всё» значит всё, до малейшего замечания.

Она хмыкает. Зачем этот скепсис, если ты хочешь заработать, милая?

— Елена, я хочу подарить вам всё самое дорогое, что имею, — продолжаю улыбаться я и вкладываю в её моментально захлопывающуюся руку соточку. — Портрет Ильича, вождя международного пролетариата, между прочим.

— Соседи жаловались, девица распутная, драка, — отрицательно мотает головой дежурная. — Боюсь, одного портрета будет недостаточно, чтобы покрыть все расходы.

Я вздыхаю:

— Знакомство с вами мне обходится слишком дорого.

Запускаю руку в карман и выуживаю ещё одного Ильича.

— Что? — хмурится она. — Ну, знаешь, я не…

— К счастью, — не даю я ей договорить, — у него оказался брат близнец.

— Лучше бы у них была тройня, — качает головой дежурная.

— Елена, побойтесь Бога! — говорю я тоном, не терпящим возражений. — Я и так переплатил! Вся ситуация яйца выеденного не стоит.

Она поджимает губы и взяв вторую купюру милостиво разрешает остаться в номере.

— Только, чтобы больше ни одного замечания, иначе я не смогу ничем помочь и буду вызывать милицию. И руки вымой, в крови все. Артист.

Не нужно милицию. Достаточно уже сегодня милиции было. На этом мы расстаёмся. Она идёт на пост, Костя с Элей поднимаются в казино, а я остаюсь с Печёнкиным. Кто-то же должен привести его в чувства и проследить, чтобы он кони не двинул.

Сбрасываю куртку, а потом приподнимаю его за грудки. Ну и туша! Приваливаю спиной к кровати. Он начинает что-то бессвязно мычать. Изо рта вытекает струйка слюны. Присаживаюсь на стул, их тут два было, и жду.

Он шевелит головой и издаёт что-то среднее между стоном и кличем индейцев. Потом открывает глаза и долго тупо и тяжело смотрит на меня. Я тоже на него смотрю. Но думаю сейчас не о нём, а о Рыбкиной.

Куда она делась? Почему отказалась от титула? Поняла, что этот путь приводит вот сюда, в постель Печёнкина или кого-нибудь такого же мудака, как он? Или что? Может быть, она хотела бросить победу к моим ногам, но я не оценил, даже не подошёл? Возможно, она подумала, что так я выразил своё презрение, поэтому психанула и умотала?

И где её искать? И надо ли искать? И вообще, хрен знает, что у неё на уме. А мне надо сожрать «Альмагель», целый флакон и сесть в горячую ванну. Хотя нет, хрен с ней, с ванной, сразу в постель. Очень долгий день сегодня. Долгий и утомительный.

— Брагин, — хрипит Печёнкин, — дай воды…

Я встаю, подхожу к тумбочке и наливаю из графина полный стакан. Возвращаюсь и подношу стакан к пересохшим, покрытым запёкшейся кровью, губам Печёнкина.

Он жадно пьёт, потом морщится и отворачивает голову.