Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»

Однако при отсутствии точной информации о том, что именно произойдет в августе 1998 года, стоило пойти на риск вмешательства в последний момент, даже если шансы на успех представлялись меньше 50%. Ссылка на то, что Россия нуждалась в поддержке как страна, имеющая стратегическое значение, с тысячами ядерных боезарядов и потенциалом этнических конфликтов в своих границах, была не лишена оснований до наступления самих событий и, с точки зрения американцев, всегда представляла первостепенную важность. Экономический крах может вызывать политическую нестабильность, как это случилось в 2001 году в Аргентине или в 1917 году в России. Если бы 5-6 млрд. долл. могли помочь России избежать катастрофы и ее последствий для глобальной стабильности и интересов национальной безопасности США, то, с точки зрения Америки, МВФ стоило затратить эти деньги. Примечательно, что даже заместитель министра финансов Лоренс Саммерс считал, что крах России может иметь такие последствия для безопасности, о которых просто страшно подумать.

И все же несмотря на обвал ни один из страшных сценариев, которых опасались официальные лица в США, не материализовался. Вместо этого новое правительство во главе с премьер-министром Евгением Примаковым продолжало придерживаться основных рыночных принципов и сотрудничать с МВФ и американскими представителями, отвечавшими за оказание России помощи в сфере экономики. Несмотря на его исключительную болезненность для простых российских граждан, август 1998 года явился тем «шоком», который дал реальные результаты для российской экономики, в том числе положил конец «легким деньгам» правительственного рынка облигаций, уменьшил ренту для близких к государству компаний и стимулировал реальное производство отечественных товаров[202]. К лету 2002 года уровень жизни россиян восстановился до предкризисного уровня^{1124}.

Оценка помощи США в достижении макроэкономической стабилизации России в 90-х годах неоднозначна^{1125}. По крайней мере в двух критических точках, осенью 1991 года и летом 1998 года, творцы американской внешней политики упустили возможность решительного вмешательства в российскую экономику. В 1991 году окно для реформ было открыто недолго, и бездеятельность Буша дорого обошлась реформаторам в России. Команда Клинтона пыталась действовать летом 1998 года, но было уже поздно.

После 1998 года успехи России в обеспечении макроэкономической стабилизации были достигнуты в основном без помощи Запада, что позволяет задаться вопросом: а не лучше ли было США вообще не вмешиваться в эту «игру»? Но на подобный» вопрос трудно ответить. Кредиты МВФ облегчили экономическое бремя преобразований середины 90-х годов, что, в свою очередь, по-видимому, содействовало обеспечению стабильности российского правительства и позволило Кремлю избежать политических шараханий в этот критический период. МВФ также помог реформаторам удержаться в правительстве, поскольку руководящие деятели администрации Клинтона и МВФ часто намекали, что участие в российском правительстве их единомышленников-реформаторов является условием предоставления помощи. Могло ли более бедное российское правительство в начале 90-х годов с меньшим числом реформаторов в своем составе проводить тяжелые налоговые реформы? Возможно. Сумело ли бы то же самое правительство пережить неблагоприятную политическую реакцию на его попытку провести эти реформы? Трудно сказать. Ошибались ли американцы, когда пытались использовать многостороннюю помощь для подталкивания реформ? Ни в коем случае. Лучше пытаться что-то делать и потерпеть провал, чем вообще ничего не делать.

Независимо от финансовых вливаний, американские представители способствовали макроэкономической стабилизации путем передачи идей. Спустя несколько лет после коллапса Советского Союза некоторые российские «экономисты» все еще доказывали отсутствие связи между увеличением денежной массы и инфляцией. Другие, уже в посткоммунистическую эру, подчеркивали как главный приоритет государства — стимулирование промышленного производства, даже если проведение такой политики было связано с ростом бюджетного дефицита. По контрасту с этим бросается в глаза существующий сегодня в России консенсус политиков и экономистов в отношении принципов макроэкономической стабилизации. Конечно, дискуссии продолжаются (как это и должно быть), но параметры этих дискуссий существенно сузились. Будет преувеличением, если кто-то в Министерстве финансов США станет утверждать, что он или она научили русских основным принципам макроэкономики, но длительное взаимодействие с западными представителями, придерживавшимися этих принципов, оказало важное влияние на мышление таких российских деятелей, как Виктор Черномырдин и Евгений Примаков, которых нужно было ознакомить с основами рыночной экономики.