Цель неизвестна

Каждый раз нечто сбивает и заставляет сумлеваться о месте и веке. Зато успокаивает насчет глюков. Сроду мне ничего так подробно и вопреки знаниям не приходило. И даже под балдой никаких розовых слонов не видел. Нет, не верю. Аксиома есть аксиома и в доказательствах не нуждается. Я неизвестным способом угодил в прошлое. Будем считать, навсегда.

А так все путем. В животе присутствовала приятная тяжесть. Хлеб ржаной, соленая рыба и кислое молоко в бытность мою в Швейцарии считались полезными экологически чистыми продуктами. Помимо соли, никаких консервантов и пищевых добавок. Так что едал и раньше. Правда, не в таких количествах.

Желудок мой нынче вмещал заметно больше, но никто не пытался ограничивать, отнимая ложку и последнюю сухую корочку. Похоже, мы не особо бедствуем. Или крестьяне питались много лучше моих мутных представлений о прошлом. Ну, на фоне остального ничего удивительного.

Дома смотрятся чистенько и приветливо. Никаких покосившихся изб и явной нищеты с проваленными крышами. Окна, как и у нас, узкие и маленькие, но это чтобы холоду не напускать, и закрыты слюдяными пластинами. Так я и не узнал, что такое бычий пузырь, коим в деревнях якобы пользовались вместо стекол. Откуда вообще у коров какие-то пузыри? Они же не рыбы!

Увидел я почти у каждого дома и чуть не целые пирамиды небольших бочонков. Всякий домохозяин приготовляет эти бочонки, а потом рыба идет на продажу. В ней, как оказалось, я разбирался изумительно. Предпочитаю треску и палтуса да семгу с сельдью. А употреблять приходилось ряпусов, плотву или сорог, хариусов, кумжу (крупную желтоватую форель), ершей, сигов, окуней, язей, штук и менеков. Именно так – не щук и налимов. Опять какие-то извивы языка, благо я и без того понял. И вкус ощутил. Ну форель или селедку пробовать доводилось, а про остальных все больше слышал. А окуня еще в магазине продавали. Оказывается, запросто в них разбираюсь. В рыбах.

Смутно знакомый мужик подошел и, почтительно поздоровавшись с тятей, солидно поблагодарил меня за спасение сына. Еще и с поклоном. Я аж застеснялся, задним числом догадавшись, что имею дело с папашей того самого Мосея. Вовсе не Моисея. Хотя вроде одно и то же, но говорят иначе.

Пробурчал нечто вроде «на моем месте так поступил бы каждый», заработал дружескую улыбку из гущи бороды и внимательно прислушался к степенной беседе взрослых. Нет, виды на урожай и погода меня не особо волновали. Главное я поймал по ходу – не зря уши насторожил. Мачеху звали Ирина Семеновна, а мужика Фома Шубный. Ну не спросишь же такое даже у Ваньки! А подсказка в очередной раз не помогает. Лениво мое подсознание до безобразия. Хочет – работает, не желает – молчит.

Зима начиналась вяло: по целым суткам валили крупные хлопья снега, но все это, не скрепляемое достаточно крепкими морозами, ложилось на плохо промерзшую землю рыхлою, глубокою, в рост человека, массою. Дороги не устанавливались долго. Как-то это влияло на стоимость рыбы и наши семейные доходы, но тут уж вслушиваться не стал. Впереди появилась церковь. Вид у нее откровенно странный. Недоделанная. Купол отсутствует вместе с крестом, по бокам строительные леса.

Я невольно почесал в затылке, недоумевая. Разве можно молиться в таком месте? В очередной раз чего-то не понимаю. Плохо быть засланцем, без подготовки.

– Во как сгорела, – сказал Василий Дорофеевич Шубину, – я шешнадцать рублев на постройку дал.

– Ну кто сколько на богоугодное дело может, – ответил тот.

Явно меньшей суммой обошелся и не хочет углубляться.

– А архиепископ Варнава – два рублевика! – возмущался тятя. – Совести у него нет.

– Ты бы потише, – промолвила озабоченно мачеха, – Василий Дорофеевич.

– Рази не правду кажу? – окрысился тот. – Лжи не приемлю!

Тут ко мне подлетел старый знакомый. Тот самый парень, помогший у полыньи. Как всегда, в нужный момент подсознание таинственно промолчало. Не понимаю, по какому принципу оно работает. Уж деревенских я обязан знать любого. Не так и много народу, и все постоянно встречаются чуть не с колыбели.

Одно хорошо – все же не компьютерная игра. С гарантией. Тогда я бы про каждого справку подробную имел. Или не имел про всех. А выборочно – это программеров гнать надо поганой тряпкой.

Логично предположить, что реакция идет на некие памятные вещи, события и людей. На самые плохие или хорошие. Вот точно теперь знаю, где его мать похоронена. В смысле, моя, не парня. Но прежнего. Тьфу. Опять путаться начинаю, господибожемой. Я – это я! Моя мать! Про муттер стоит забыть. Не совсем, конечно, но засунуть воспоминания куда поглубже, чтобы не сболтнуть лишнего в разговоре.

Но все же не узнавать собственно друга, а он явно себя таковым считает, – перебор. Он безразличен? К счастью, тот не стал кричать: «Здорово, Мишка», – вынуждая мычать ответно его имя или срочно искать выход из неловкого положения. Он-то никаких сомнений при виде приятеля не испытывал.

– Вечером пойдем к Иринье на посиделки, – прошептал «театральным» голосом. Ну это когда вроде бы шепотом и на ухо, а реально все имеющие уши в округе в курсе.