Цель неизвестна

– Шубин за тебя поручился насчет подушных денег.

Платить все равно отец станет, соображаю. Это для гарантии, если он не потянет. Свинство натуральное. Крепости на нас нет, а так просто куда не переберешься. Один подпишись, другой гарантируй, за пашпорт заплати. Все же со свободой здесь швах. А я уж почти поверил в свою миссию. Все непросто, и даже очень непросто.

– В Москве к Тихону Шенину пойдешь аль Пятухиным.

Я поспешно кивнул. Разберусь. Язык до Киева доведет.

– А чего ждем? – спрашиваю озабоченно. – Обоз с рассветом тронется, нет?

– Ничего, успеем перехватить. Аль догонишь, не маленький. Ивана Каргопольского ждем. А, вот и он бежит.

Видок у очередного нового (старого – поминали уже разок) знакомого тот еще. Натуральный алкаш из вокзальных, готовый за пустую бутылку ботинки облизать. Морда красная, нос синий, глаза косые, и с утра сивухой несет.

– Вот ведь, – еле слышно пробурчал Василий Дорофеевич, – что жизнь делает. В Хранции учился, – он так и сказал, через «Х», хотя у меня появилось ощущение, что здесь скорее ирония, чем незнание. – Науки постигал. Вот тебе и все обучение – пить горькую.

«Не хочу такой судьбы для тебя» не прозвучало, но отчетливо подразумевалось. «Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом»[4], – а места применения после Сорбонны не нашлось помимо Колмогор? Тут не захочешь, а сопьешься.

– Принес, – задыхаясь и вручая мне запечатанное письмо, доложил алкаш. – К Постникову Тарасу Петровичу пойдешь. Помнишь?

Я послушно кивнул, не имея желания возражать. Естественно, нет. Но это ничего не значит. Теперь в курсе. Да и на самом конверте написано.

– Отдашь ему. Он обязательно поможет. Все как есть отписал про твое желание обучаться и знания. И про светлый ум твой, – он с вызовом посмотрел на моего отца. Видать, имелись у них допрежь терки по данному поводу. – Славяно-греко-латинская академия еще гордиться станет, что в ней сей отрок обучение прошел.

Он трубно высморкался в рукав и обнял меня. Стало здорово противно, но не обижать же. Для меня старался, рекомендательное письмо набросал, имя, к кому обратиться, подсказал. И все же неприятно. Сопли размазывал, сейчас пьяными слезами на плече заливается.

– Не забывай родных, – отодвигая его, веско произнес Василий Дорофеевич.

– Буду писать.

– В церковь ходить не забывай.

– Угу, – подтверждаю, осознав, что сейчас последуют обычные наставления старшего и умудренного опытом. Никому особо не нужные и всем известные.

– К чарке не прикладывайся, от нее до греха недолго.

– Да, тятя.

– И табачище не учись курить, не наша то привычка, немецкая.

– Ой, – вспомнил внезапно, когда мы уже оставили наконец сильно ученого алкоголика и бодро промчались до самого обоза. – Отдай, пожалуйста, Иринье, – и извлек подарок.

Бац! – и я полетел на землю, роняя шапку и столь заботливо выбранную вещь. Возчик с ближайших розвальней, тяжело просевших под замороженной семгой, лежащей практически в навал, рассмеялся.

– Пошто, тятя? – я искренне недоумевал.

– Зеркало невесте дарят, – прошипел он сквозь зубы, нешуточно разъяренный. – Не для того я тебя растил, чтобы оженить на ком попало. Невесту подберу сам, смотри у меня.

– Да, тятя, – поспешно соглашаюсь, подбирая шапку и мешок.

За зеркалом нагибаться бессмысленно. Оно разбилось. Двенадцать копеек псу под хвост! Четверть моего начального капитала! В последнее время с некоторой оторопью обнаружил за собой скупердяйство. Раньше не задумываясь тратил, но тогда и считать не нужно было.

Муттер меня не обижала в этом смысле, а когда на лето приезжал к папаше погостить, он без оговорок оплачивал что угодно. А теперь начинается трудовая жизнь, коей вечно пугали. От получки до следующей. Безусловно, они ничего вроде нынешнего попадалова не подразумевали, все больше в сторону «учиться полезно». Ну и накаркали. Подарков долго ждать придется. Не хватит денег – сиди голодный.

– Конечно, – смиренно соглашаюсь с добра мне желающим родителем Василием Дорофеевичем. Разбежался я возвращаться. Разве совсем прижмет. И то не собираюсь на ком попало жениться. – Благословите в дорогу.

Он слегка оттаял на мой низкий поклон. Я ведь не зря так. Еще не хватает, чтобы передумал и брякнул нечто наподобие: «Люди-то что скажут: у Василия Дорофеевича сын по миру пошел, скитаться…» Или насчет наживания богатства. «Кому оставлю – тебе. Ужель отцовские труды на ветер пустишь».

Типа «для кого стараюсь». Очень знакомые речи. Не думаю, что папаша в этом отношении от тяти отличается. Все им блазнится, чтобы дело продолжили. А меня никто спросить не пытался?

Перекрестил на прощанье и пихнул в спину. Я мельком увидел натуральную слезу. На душе потеплело. Пусть и не мой настоящий отец, но ведь заботился. И хочет помочь. Даже возможность для учебы давал и в Москву пустил. А мачеха – что с бабы возьмешь! За ним вины нет. Мужик в самом возрасте, не дряхлый.