"Цель вижу! (Дилогия)"

Вот тогда-то к ней и подполз комиссар полка, взял ее, полуоглушенную, схватил в охапку, и потащил их траншеи наружу… В тыл… И Люда видела, когда оглядывалась через плечо, как Маренко и еще двое раненых снайперов зарывали тело лейтенанта Ковтуна прямо там, в окопе, чтобы над ним не надругались фашистские вурдалаки…

Они тогда вышли…

Едва ли треть прежнего взвода, но вышли… …А потом, в сентябрьских боях, когда полк отбивал одну атаку противника, погиб и новый командир взвода старшина Маренко…

И Люда приняла командование на себя…

В том бою она услышала, как захлебнулся на высокой ноте «Дегтярев», и, почувствовав неладное, поспешила к тому месту, где в отдельной ячейке с ним мастерски управлялся старшина Маренко, и поспешила, побежав вдоль траншеи к своему «взводному»…

- Как же так? - Выкрикнула она, еще не добежав до места.

Маренко полусидел на дне ячейки и не шевелился, а на его гимнастерке, на груди, уже расплывалось большое кроваво-красное пятно…

Мила бросилась к старшине, заглянула в его глаза, и увидела там бездонную пустоту…

И тогда она бросилась к пулемету…

- Ну! Идите! Идите сюда, сволочи! - Рявкнула девушка и прицелилась.

Цепи мышино-серого цвета приближались. И тода опять заговорил пулемет:

- Та-та-та-та-та-та!!! Та-та-та!!! Та-та-та!!! Та-та-та-та-та-та-та-та!!!

Мила положила винтовку Ковтуна, с которой теперь не расставалась ни на минуту на бруствер, а сама продолжала строчить из пулемета…

А когда, уже наметанным глазом опытного снайпера, находила во вражеской цепи офицера, то отрывалась от приклада «Дегтярева» и брала в руки проверенную «мосинку»:

- Бах! - Выплевывала «трехлинейка» снайперскую пулю.

И где-то там, впереди, в цепи атакующих, падал, словно подкошенный, немецкий офицер…

- Пятьдесят два! - Говорила про негромко Мила, и возвращалась к пулемету…

Та атака захлебнулась и немцы стали отходить… А еще через несколько минут передний край обороны полка стали обрабатывать из своих пушек немецкие артиллеристы…

- Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! - Снаряды сыпались с неба, как дождь. - Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х!..

Тот снаряд разорвался совсем рядом…

Людмилу ударило о землю, винтовку Василия Ковтуна разнесло в щепы…

Она была контужена… Тяжело… В голове ее гудело, как церковный набат, а перед глазами все плыло, но поле боя Мила не покинула - в атаку опять поднялись немецкие цепи, и она опять прильнула к прикладу «Дегтярева»…

А после боя вообще отказалась идти в госпиталь - чувствовала, что может обойтись и без этого, а взводом кому-то надо было командовать…

Во тогда-то о ней и заговорили… Не только в дивизии, а и во всей Отдельной Приморской армии, а генерал Петров, который уже ей командовал, лично вручил Людмиле ее первый орден…

Он ней писали газеты оборонявшейся, осажденной Одессы, о ней писали газеты других армий и фронтов, о ней писала газета «Правда», поднимая ее примером боевой дух красноармейцев всей Красной Армии…

И ей стали приходить письма…

Со всех концов великой страны, со всех фронтов!..

Людмилу Сизову, легендарную девушку-снайпера, знали, наверное, все, или, по крайней мере, слышали о ней…

А где-то на востоке страны, в эвакуации, за ее судьбу тревожилась мать… Мила, со слезами на глазах, читала письма, которые приходили от этой старушки, но, все же… Ее мысли, ее самые большие тревоги были не там, в крошечном поселке, затерявшемся в казахской степи, а… Они витали по фронтам, где-то в Красной Армии, где сражался против фашистов ее любимый, ее Сережа, лейтенант Николаев…

Вскоре, по приказу командарма Отдельной Приморской армии генерала Петрова, Мила стала не просто полноправным командиром снайперского взвода - сержант Сизова стала «лейтенантом»…

А в октябре 1941 года Приморская армия была переброшена в Крым, и после боев на севере полуострова встала на защиту Севастополя…

***

Май 1942 г. Поезд…

…Кто-то бесцеремонно дернул за рукав шинели, вырывая Милу из ее воспоминаний:

- Скучаешь, подруга?

Сизова повернула голову и посмотрела на девушку, с трудом возвращаясь к действительности, и уже заранее злясь на «нарушителя спокойствия»…

Разбитная, рослая девушка с двумя «треугольниками» сержанта в петлицах, с расстегнутым на все пуговицы воротом гимнастерки, без ремня, уверенно и невозмутимо утвердилась рядом.

Тугая, торчащая грудь распирала ее гимнастерку, а ее хозяйка уже уверенно оперлась локтями на защитное ограждение дверного проема…

«Сержант» закурила папиросу, по-мужски прикрывая огонек горящей спички в, сложенных лодочкой, ладонях, от налетающих тугих порывов ветра, и небрежно выбросила ее в тугой поток ветра. Потом с наслаждением затянулась сигаретным дымком, выпустила в ночь густую струю дыма, и проговорила томно, словно она валялась сейчас на широкой двуспальной кровати, а не ехала в душном вагоне:

- Хорошо! Скоро дома будем!.. - И обернулась к Миле. - Ты сама-то насовсем в тыл, или в командировку?

И не дождавшись ответа, глубоко втянула ноздрями воздух: