Целиком и полностью

«Трусиха. Не будь такой девчонкой. Ты же знаешь, как плавать вечно».

У меня заболело ухо, но я повторяла себе, что это ничто по сравнению с той болью, какую испытывал он.

– Но ты же говорила, что никто на самом деле не сожалеет о том, что совершил, – пробормотала я.

Минуту-другую мама не отвечала, и я подумала, что она больше ничего не скажет.

– Когда-нибудь тебе придется ответить за это, – произнесла она, не отрывая взгляд от дороги. – Когда-нибудь кто-то поверит тебе.

«Лучше бы мне ответить за это прямо сейчас, – подумала я и потерла ухо. – Я готова отдать себя. Мою жизнь за его».

Мама посмотрела на меня через зеркало заднего вида.

– Что не так?

– Ухо болит.

К тому моменту, когда мы припарковались, боль уже заглушила все ужасы прошедшей ночи. Я слышала, как она бормотала, вытаскивая меня из машины: «Я знала, что озеро грязное… Вряд ли им капали в уши после купания… Не надо было отправлять тебя в этот дурацкий лагерь…» Но все ее слова звучали странно, как если бы она произносила их за тысячу миль отсюда. Она уложила меня на кровать и вытряхнула из флакончика две таблетки.

Той ночью возле меня на колени встал какой-то мужчина и ударил меня таким острым ножом, что тот показался невидимым. Самого его я тоже не видела, но ощущала, как он прижимается ко мне и дышит в такт моему сердцебиению. Нож, поворот, нож, поворот. Мне приснилось, как он показывает мне мою барабанную перепонку, прилипшую к кончику его лезвия, и прижимает ее к моим губам. Пальцы у него были длинными и костлявыми, дыхание – холодным. Мама оставила ночник включенным, но его лица я разглядеть не могла. Может, у него и не было никакого лица.

Я повернулась, и дверной порог пересекла тень.

– Марен?

Мама устремилась к моей кровати и приложила к моим губам палец, как в раннем детстве.

– Что это? Что ты жуешь?

Моя барабанная перепонка.

Она опустилась на колени, прижалась щекой к кровати и заплакала.

«Она видит его, – подумала я. – Она видит, кто это, но не может прогнать его».

Утром я услышала, как она звонит в свое агентство по трудоустройству и говорит, что не сможет закончить работу. Потом она пришла ко мне в комнату, размешивая пузырьки в имбирном напитке ложкой.

– Да, я понимаю, это он наказывает меня, – сказала я.

Она с удивлением посмотрела на меня.

– Кто?

– Бог.

– Марен… – Мама села на краешек кровати, закрыла глаза и потерла переносицу. – Нет никакого Бога.

– Откуда ты знаешь?

– Никто не знает. Но мне кажется, уж очень удобно люди придумали Бога, чтобы не винить себя. Чтобы не говорить, будто это они сами виноваты во всех ужасных поступках, которые совершали.

Она вышла, но в воздухе как будто повисли слова, которые она не произнесла. «Если нет Бога, то наша жизнь имеет смысл».

Я не ела несколько дней. Сжимала губы, когда она пыталась напоить меня имбирным напитком или дать антибиотики. В глазах плясали пятна, губы дрожали, время от времени что-то оказывалось во рту, но мне было все равно. Боль в ушах утихла, сократилась до привычных глухих ударов. Я едва слышала мамины уговоры попить.

– Тебе грозит обезвоживание. – Она потрясла меня за плечи и заставила сесть, а я совсем не сопротивлялась. – Если продолжишь в том же духе, мне придется отвезти тебя в больницу.

Я не слушала. И не шевелилась. Я закрыла глаза, и все вокруг перестало существовать.

Проснувшись, я поняла, что нахожусь в детском отделении больницы. Мама сидела на стуле возле моей кровати, задумчиво грызя ногти и глядя вдаль. На коленях у нее лежала потрепанная книжка в мягкой обложке. С другой стороны ко мне подошла медсестра и подергала воткнутую в мою руку иглу.

– Нормально, – пробормотала она, отбрасывая упавшие мне на глаза волосы таким жестом, как будто знала меня всю жизнь. – Теперь все будет хорошо.

Мама положила книжку на подоконник и склонилась надо мной. Медсестра отошла в угол, чтобы наполнить водой из крана бумажный стаканчик. Мама взяла меня за руку, но ничего не сказала. Она никогда не утешала меня небылицами.

– Зачем ты привезла меня сюда? – спросила я.

Мне казалось странным, что она продолжает заботиться обо мне после всего случившегося.

– Так было нужно. Я же твоя мать, – ответила она.

– Потому что ты любишь меня?

Она помедлила, но пауза была такой краткой, что никто кроме меня не заметил бы.

– Конечно.

С этими словами она отпустила мою руку, и в это же мгновение подошла медсестра со стаканчиком воды.

– Наверное, в горле у тебя совсем пересохло, – сказала она.

Позже в дверях появилась женщина, не похожая на медсестру, и сказала, что хочет поговорить с моей мамой. Они прошли в комнату дальше по коридору и долго не возвращались.

Потом в палату вошла медсестра с новым пакетом для капельницы.

– Привет! Я вижу, щеки у тебя зарумянились! Ну, раз уж ты проснулась по-настоящему, надо тебя накормить как следует. Не хочешь гамбургер на ужин? А на десерт желе или мороженое?