Целинный батальон

— Тихо ты. Здесь печка и та уши имеет. Дослушай сначала. Правильно понимаешь: пока письмо у тебя — в твоих руках сила. Отдашь — тебе конец. Значит, вместо этой силы нужно заиметь другую. В обмен на письмо потребуй у комбата рапорты о неполном служебном соответствии на этих двоих. Понял теперь?

— Нет, — искренне ответил Устюгов, — какой в них прок, в рапортах?

Вячик цокнул языком:

— Рапорт за подписью и с печатью — это тебе не письмо в редакцию. — И со значением добавил: — Это документ.

К четырем часам утра Устюгов закончил переписывать новое письмо. Оба экземпляра вложил в конверты и надписал адрес, списанный со свежего номера «Красной звезды», аккуратно поставляемой замполитом. К письмам вложил по чистому листу для подписей. Затем встал, натер лицо холодной водой, поправил шинель на Ильке и прошелся по казарме, разминая ноги.

Немного встряхнувшись, Устюгов вернулся к столу и вновь придвинул к себе чистый лист бумаги. Он посмотрел на раскаленную печку, потом в темное окно, улыбнулся и вывел:

«Здравствуй, милая Люба».

Подумал, зачеркнул слово «милая» и написал сверху «любимая».

Возле штаба остановился командирский «козел». Из него вылез Самохин. Раздалось «Смир-рна!» — и к подполковнику скорым шагом, неся руку под козырек, заспешил ответственный по части. Перед крыльцом стояли в строю утреннего развода офицеры штаба.

Самохин хмуро поглядел на них, поморщился и, направляясь в штаб, сказал:

— Общий развод.

Через пять минут в общем строю стояло все управление батальона. На крыльцо вновь ступил Самохин. Он резко поднял в приветствии руку и вдруг во весь бочковой объем своей груди крикнул:

— Здравствуйте, товарищи!

Сочный низкий звук, больше похожий на гул, заглушил все остальные звуки во вселенной и даже пересилил цоканье заведенного невдалеке тракторного пускача. Когда командирское приветствие стихло, всей окрестной природой овладела глубокая тишина. Пускач умолк. А сам тракторист, как будто происходящее имело отношение и к нему, молодцевато подобрался и в восхищении мотнул головой.

Тишина висела несколько секунд. И вдруг весь строй управления, все офицеры и солдаты вместе, разом, безо всякой команды или знака, а так — по общему и властному движению души набрали полные легкие воздуха и дружно выдохнули:

— Здра-ии-ее-лаю-у-арищ-под-ол-онник!

— Вольно, — сказал командир.

— Воль-но-о-о! — понеслась над строем повторенная команда.

Строй вздохнул, по нему пролетело быстрое шевеление и стихло.

— Вот это да! — негромко сказал чей-то потрясенный голос в строю партизан.

Самохин заложил руки за спину.

— Ребята, — обратился он к солдатам, — соседний колхоз просит нашей помощи. Строят новую ферму. Торопятся до морозов забраться под крышу. Надо помочь. — Самохин выдержал паузу и, ухарски сбив фуражку набекрень, с видимым торжеством добавил: — Я попросил председателя колхоза заплатить вам наличными.

В рядах партизан речь вызвала радостное оживление.

— А теперь слушай сюда, — продолжал Самохин, — те, кого назовут, становись на левом фланге.

Он вынул из кармана сложенный листок и передал его через плечо назад багроволицему майору.

— Белоусов! — выкрикнул тот, и Санька, ответив «я», вышел из строя и побежал на левый фланг. — Кудельников! — дядя Сережа поспешил за ним. — Мирошкин! Васильев! Гуляйнога!.. Опарин! — последним назвали фамилию старшего мастера. Он направился к месту сбора, но на лице его не было заметно общего возбуждения. Самохин исподлобья поглядел ему в спину и перевел взгляд на партизан.

— Марш в казарму за вещами и грузиться. Отправка через пятнадцать минут. Старшим над временными сборами строителей приказываю назначить сержанта Белоусова.

— Я! — с готовностью откликнулся Санька.

— Командуй, Белоусов.

Санька вышел из строя, одернул бушлат и неожиданно ловко скомандовал:

— Р-равняйсь! И-рр-на-а! P-равнение на права-а!

Не добежав до крыльца метров пять, он перешел на строевой шаг, разбрызгивая грязь, приблизился, чеканя слова, отрапортовал:

— Товарищ подполковник, временные сборы строителей по вашему приказанию построены. Старший по сборам сержант Белоусов!

— Вольно… Вот что, Белоусов, — сказал Самохин, спускаясь на ступеньку, — за порядок, дисциплину, работу, за все отвечаешь лично. Если что не так — сразу ко мне. Хоть днем, хоть ночью. Все понял? — Самохин спустился к Белоусову еще на одну ступеньку и протянул руку: — Ну, успеха тебе, сынок.

Колонна партизан, вбивая в грязь подошвы, прошла мимо крыльца с прижатыми к бедрам руками и повернутыми к штабу лицами. Впереди шагал их командир, высоко задирая ноги и с обожанием глядя на комбата.

Самохин поправил фуражку, расстегнул китель и медленно пошел вдоль строя.

— Кто писал письмо? — спросил он. — Кто писал письмо, два шага вперед!

Вперед вышел Устюгов.