Улица ветвилась, как мелкая речушка, приникая к истокам Молдаванки. Противная морось сеялась с самого утра, изгоняя редких прохожих, застя пространство сквозистой кисеей. Развесистые платаны стоически зябли в промозглой серой мокряди, выступая маяками у обшарпанных стен и срезанных углов на перекрестках.
Старые дома в два-три этажа жались друг к другу, словно пытаясь согреться, а за темными недрами подворотен засвечивалась тайная жизнь одесской закулисы – «безразмерные» панталоны на бельевых веревках, подпертых шестом; ряды и шеренги ржавых почтовых ящиков под аркой; выступавшие над двориком балкончики и галерейки, до которых взбирались ступеньки наружных лестниц.
– Где-то здесь должен быть… – слабо бормотал я, вертя головой. Мне до надсадной дрожи хотелось высмотреть хоть какую-то, пусть даже завалящую примету, и я таки углядел ее!
– А что ты ищешь? – слюбопытничала Инна, играя кончиком косы.
– Кажется, нашел! – выдохнул я, сгоняя улыбку. – Посидите здесь, ладно?
– Ладно, ладно! – закивала Маша за всех граций разом.
Подхватив кожаную папочку, я выскочил из «ижика» и заторопился, едва сдерживаясь, чтобы не припустить бегом – у очередной живописной подворотни, похожей на пещеру в кирпичной кладке, ловил капли микроавтобус «Старт» со скромной надписью по синему борту: «Киносъемочная».
Сдерживая волнение, я нырнул под сырые своды, бочком вильнув между створок узорных ворот, откованных невесть когда. Маленький квадратный двор замыкался двумя этажами малогабаритных квартирок, крытых галёрок и трапов с исшарканными ступенями. В углу, под раскидистой шелковицей, мок «Запорожец», вызывая жалость, а под клеенчатым навесом восседал растрепанный Гайдай, с пегим вихором на непокрытой голове. Прославленного комедиографа тоже было жалко.
Сунув ноги под длинный стол, забытый после свадьбы, Леонид Иович ежился в мешковатой меховой куртке, перебирая пухлую пачку бумаг. Большие очки в черной оправе будто умаляли худое, скуластое лицо, хранившее угрюмость и непокой.
Мельком узнав кудряша Русю, гревшего руки у огромного медного самовара с набитыми медалями, я храбро шагнул к режиссеру.
– Здравствуйте, Леонид Иович, – начал с ходу, бесцеремонно приседая рядом и раскрывая папку. – Взгляните, пожалуйста. Тут я собрал всякие смешные моменты для ваших комедий. Как говорят американцы – гэги.
Наведя на меня свои очки, Гайдай поджал губы. На мгновенье ситуация зависла в неустойчивом равновесии, мне даже показалось, что режиссер ответит резкостью и разговор заглохнет. Но вот нервно шевельнулась мосластая рука и раскрыла папку.
Я отмер и задышал.
Брюзгливое лицо смехотворца неожиданно дрогнуло, и мягкая, ребяческая улыбка осветила впалые щеки, смазав морщины и скидывая десяток лет.
– «Он прогоняет петуха, а тот снес два яйца. Герой переворачивает их – на яйцах жирные отпечатки «Знака качества»… – со вкусом зачитал Гайдай. – Неплохо, очень даже… Ага… «Пытается открыть банку консервов без ножа. Никак. Плющит глыбой камня – жестяной блин». Та-ак… «Переодетый в женское платье напоминает противную тетку. Порывом ветра сдувает парик с кудряшками. Герой бросается его ловить, парик попадает под колеса проезжающей машины. Он все равно напяливает кудрявый турнюр, хотя тот смешно, пружинисто топорщится с одной стороны»…
Прочитав пару-тройку страниц, набранных мной по памяти о кинопросмотрах в будущем, Леонид Иович, похоже, излечился от «синдрома опустошенности».
Расширенными глазами, увеличенными силою стекол, прицельно глянул на меня.
– Молодой человек… – завел он. – Моменты тут отличные, я уже вижу картинки в кадре! Мнэ-э… Сколько вы хотите?
Я улыбнулся получистей.
– Папка ваша, Леонид Иович. Дарю, как Дед Мороз! У меня к вам только ма-аленькая просьбочка… – Достав из кармашка папки фотографии Инны, какие только смог найти или выпросить, разложил их на столе в рядок. – Пожалуйста, посмотрите эту девушку. Попробуйте, послушайте, оцените. Она весьма артистична и грезит съемками, но решать вам. Инна в любом случае будет рада, что хоть прикоснулась к миру кино.
– Инна? – переспросил Гайдай, любуясь заливисто хохочущей Хорошисткой на снимке с «картошки». – Ее зовут Инна?
– Инна Дворская.
– А вас как величать, Дед Мороз?
– Миша. Миша Гарин.
– В Минкульте задули новые веяния, Миша… – Режиссер отложил фото, задумчиво барабаня себя по губам длинными, нервными пальцами. – И те самые деятели, что раньше опускали передо мной шлагбаум, теперь хором уговаривают снять продолжение «Кавказской пленницы»…
– Леонид Иович, – сказал я с чувством, – все кинозрители Союза будут вам рукоплескать. Стоя!
Гайдай фыркнул и резко рассмеялся, поправляя сползавшие очки.