Целитель #06

Саддам и Аббас рухнули одновременно, заливая кровью драгоценные мраморы, вот только убитый смотрел в Вечность с обиженной гримасой, застывшей на искаженном болью лице, а его убийца блаженно улыбался мертвыми губами, словно привечая толпу безотказных гурий.

— А ведь действительно, — хладнокровно молвила Исаева, распробовав пахлаву, — вкусненько.

— Вы истинная супруга воина! — восхитился аль-Бакр, словно не замечая поднявшуюся суматоху. Ершов и пара офицеров пониже званием отшагнули к галерее, держа руки на кобурах.

— Ну, тогда еще кусочек, — решила Марина, прикидывая, позволительно ли мусульманке носить «Беретту» в дамской сумочке…

Вечер того же дня

Московская область, дом отдыха «Верхоталье»

Скоков весьма внятно объяснил дорогу — езжай, дескать, на северо-восток, между Электросталью и Пушкино. Там, говорит, прячутся замечательнейшие, заповедные места, и дом отдыха им под стать. Отгрохали «Верхоталье» для всяких светил науки, вот только зимой ученых туда не загонишь.

«А какие там пирожки… — стонал Ванька, закатывая глаза. — А борщи какие…»

Против такого «вкусного» аргумента я не мог устоять, и выехал в начале первого. На «Ижике». Я правил, рядом со мной царила Рита, а на заднем сиденье шептались и хихикали Аля с Зиночкой. Они, правда, затихли, когда мы проезжали центр — бэтээры на перекрестках и усиленные военные патрули напрягали девчонок. А вид сгоревших машин, разбитые витрины гастрономов да универмагов кого хочешь опустят в минор. И Ритка, молодчинка, комментировала иные сцены из московской жизни — как желтые польские погрузчики «оперативненько» разбирают баррикады, дворники сдирают со стен всякую антисоветчину, а колонны мусоровозок вывозят «революционный» хлам.

Дважды нас останавливали милиционеры в касках и с автоматами, но кагэбэшный пропуск действовал безотказно — мне отдавали честь и желали счастливого пути.

Дорога заняла часа три — и вот он, дом отдыха АН СССР, наше убежище на все каникулы! Внушительная колоннада при входе, высоченные потолки — державный сталинский ампир.

Усадьба для советского дворянства крепко сидела на опушке тихого зимнего леса, а дальше стелились обширные луга, речка, пильчатая кромка черно-синего ельника… Пышные снега укрыли и траву-мураву, и камыши, обещая живительные лыжные прогулки, благолепную тишину и покой. На целую декаду…

* * *

Впрочем, мои стариковские мечтанья обсыпались в студенческом наплыве, как новогодняя елка, достоявшая до апреля. Дюжие школяры с физфака и мехмата, из «Бауманки» и Физтеха мигом смели торжественную дрему приюта академиков — гомон и хохот загуляли по обоим этажам. Студиозусы волокли с собой картонные ящики из-под телевизоров, набитые звякающими сосудами — от пива «Жигулевского» до коньяка «Наири» двадцатилетней выдержки. Затарились!

Дом отдыха будто расколдовали, превращая во дворец молодежи — даже чопорная директриса в строгом костюмчике от фабрики «Большевичка» медово улыбалась и хихикала над похабными анекдотами.

Наукоемкое заведение выходило из зимней спячки.

Краснощекие поварихи бравурно гремели кастрюлями и сотейниками, обещая на ужин жаркое и гору выпечки, а непоседливое студенчество направило свою ядрёную энергию в мирное русло — человек тридцать парней и девушек с гиканьем укатили на лыжах. Я выдыхал московскую гарь и суперфосфатные испарения в первых рядах, в авангарде, однако Ритка справлялась лучше моего — там, где я вкладывал силу, напрягая мышцы и срывая дыхание, она скользила изящно и невесомо, как будто паря над лыжней, и смеялась, задористо крича: «Догоняй!»

Ах, какое же это блаженство — вывалявшись в снегу, набегавшись до потери пульса, забраться под душ и мычать от первобытного упоения под тугими, горячими струями!

Фыркаешь, как тюлень, изнемогаешь, силы иссякли, но «полотенце пушистое» протрет до скрипа пылающую кожу — и ты оживаешь! Всплываешь, как будто на волне приятной истомы, готовый утолить и голод, и любовь.

— Пошли? — спросила Рита, прихорашиваясь у зеркала.

— Пошли, — согласился я, любуясь подругой.

Марик еще малость покрутилась, оценивая в отражении новый спортивный костюм, белый с голубым, улыбнулась мне в зеркале, и толкнула тяжелую лакированную дверь. Я вышел следом, беря за руку ожидавшую меня девушку.

— Такого Мишу, каким ты был вчера, — негромко заговорила Рита, — наверное, только Марина и видела. Безжалостного и беспощадного…

— Не преувеличивай, — улыбнулся я, надуваясь внутри от гордости. — Иногда я прощаю врагам своим. Хотя… Может, и зря.