Хозяйка быстренько накрыла на стол. Пока электросамовар гудел, закипая, Инна брякала тарелками.
— Будешь «Краковскую»? — болтала она, роясь в холодильнике. — Или «Докторскую»? Я даже удивилась, когда зашла в гастроном — лежат оба сорта, как в «Елисеевском», и даже очереди нет! Сосиски, правда, завозят через день, зато они здесь вкуснее…
— Лучше «Докторскую», — вставила Рита.
Видова нарезала «закуску», всё медленнее орудуя ножом, пока не отложила его вовсе.
— Рит, — негромко заговорила она, — я не играла приятность, я действительно рада, что ты зашла. Ох… Грешна и виновата — это тоже про меня!
— Да ладно… — слабо возразила Гарина, но ее визави упрямо замотала головой.
— Нет, Риточка, дай договорить! Хочу, чтобы ты знала — я всё помню, и всё понимаю! Тогда… Три года назад, когда мы с Мишей… — Инна покраснела, и зачастила: — Ты только не обижайся на него! Сама же понимаешь, стоит мне или тебе захотеть, и ни один нормальный мужчина не устоит. Соблазним любого! Ну, так же?
— Ну-у… да, — пожала плечами Рита.
— Ну, и вот! Только я вовсе не думала, что сделаю тебе больно… Да вообще не думала! Я хотела ребенка от Миши, и всё! — Инна глубоко вздохнула, успокаивая разгулявшиеся нервы. — Я слышу, как это звучит, и ты имеешь полное право подбирать к моему поступку любое прилагательное. И меня кем угодно считать. Ну, эгоистка я, понятно же! Я не оправдываюсь, хотя и виновата, но… Повторись тот вечер, поступила бы точно так же. Просто потому, что хотела счастья! А как бы я его нашла честно?
— А сейчас? — Гарина с интересом глянула на Видову. — Ты счастлива?
— А счастье — это не состояние, — мягко улыбнулась Инна. — Это мгновение! Но одно знаю точно — я перестала быть несчастной. С Олегом у меня… Знаешь, он любит сильнее. А я… Бабушка говорила: «Стерпится — слюбится». Вот так и у меня. Зато, — она ласково улыбнулась, — есть Васёнок! Василёк! Рит… Я, когда узнала, что беременна, позвонила Мише. Пищала от восторга… И поклялась, что больше не влезу в его жизнь. Я сдержала слово, Рит. Да, да, я помню, как ты зашла сюда, — усмешка снова стерла серьезность с губ, — но между нами ничего не было. Понимаешь… Даже у эгоисток есть свои «красные линии», переступать которые непозволительно. Хотя, да, я искала твоего мужа, — Инна оглянулась на дверь, и сказала вполголоса: — У Васёнка выявился Мишин дар целителя!
— Вот это ничего себе! — охнула Рита, чувствуя, как сыплются прежние доводы, распадаясь в словесную труху.
— Да-а! — упоенно воскликнула Видова. — А я, вся такая перепуганная, не знаю, что и делать! Я, еще там, в Москве, выведала, где вы живете. Прихожу, а никого. Звоню — гудки! А сюда приехала, «на каникулы», и вдруг встречаю Мишу! До чего ж сразу легко стало! Миша с Васёнком поговорил, так, знаешь, по-мужски, и тот мигом успокоился. Когда ты — странный, это пугает. Но, когда таких, как ты, хотя бы двое — всё не так страшно. Поняла? — удивительно по-доброму улыбнулась она.
— Поняла… — вытолкнула Гарина.
— Вот я ж дурында! — плеснула руками Инна. — Чаю так и не налила!
Кипяток мигом наполнил чашки из толстого фаянса, а заварка окрасила воду в цвет йода.
— За любовь! — ослепительно улыбнулась Видова, и две чашки сошлись, шутливо чокаясь.
Неделя выдалась хлопотная, и я решил хоть в дороге отдохнуть — сел на поезд до Харькова. Всю ночь продрых на верхней полке. Потом пересадка, любование пейзажами за окном… Браилов встретил меня на вокзале.
— Привет, красавец! — ухмыльнулся я, ставя ударение на последний слог.
— Еще раз так назовешь — прибью! — сумрачно пригрозил Мишка, и отобрал у меня чемодан. — Пошли, я «Ижика» подогнал…
Мы спустились на привокзальную площадь. Я коварно молчал, пока Мишкино сопенье не обрело нервный оттенок.
— Да всё нормально с твоей Ленкой, — сообщил я на релаксе, любуясь рядами каштанов, уводивших улицу Шевченко в перспективу — к площади Ленина и колоннам Дома Советов. — Заселилась и прописалась. Контейнер с мебелью позже придет, но мы диван-кровать новый купили, холодильник взяли, бэушный, правда, телевизор присмотрели… Лиза с ней, поможет, если что.
— Так ты всех, что ли, зазвал? — оживился успокоенный Браилов. — Всю спецгруппу?
— Всю, — подтвердил я, щуря глаза на солнце, и слушая, как тихонько рокочут колесики моей сумки, отмечая выбоины асфальта.
— И Ипполита Георгиевича?
— И его, и даже Бублика. Вот, кому собираться легко! Покидал трусы-носки в чемодан, прихватил мыльно-рыльные, и в аэропорт!
— А мне Георгиевич домоседом казался… — «иномирец» переложил тяжелый чемодан в левую.