Целитель 11 (СИ)

— Володя, — сказал я прочувствовано, — родина надеется на тебя! Думай, соображай…

— Ага… — проворчал Киврин. — И получишь к пенсии Орден Сутулого на грудь! Ладно, помаракуем… — вздохнул он.

Мы вошли в мой «дом нумер два» — родимую лабораторию локальных перемещений. Бандура тахионника громоздилась памятником самой себе, а темная хронокамера в «наушниках» бета-ретранслятора бликовала на солнце темно-зеленым, как стекло у бутылки из-под шампанского. Облака, выцедив хиленький ночной дождик, стыдливо разошлись, и лучи били в окна прямой наводкой. Овально отсвечивал начерченный круг подставки, уныло свисали суставчатые манипуляторы.

— Наташка сегодня Ленку Браилову вспоминала, — заговорил Владимир, утишая голос. — А мне даже как-то стыдновато стало. Вот, думаю, я и забыл уже! И про Ленку, и про Мишку… А ты?

— Помню, — хмыкнул я невесело, — но смутно. Совесть не дает забыть насовсем. Сам же их отправил! Туда, не знаю, куда… Времени сколько уже прошло — и тишина…

А дальше всё происходило совершенно по-киношному. Лаборатория сотряслась, всё поплыло, как в отражении на воде. Сквозь двойные стеклянные панели хронокамеры бесстыдно забелела чужая облицовка. Я моргнул, а все уже прошло.

Только на подставке громоздилась небольшая коробка.

— Вам посылка… — растерянно забормотал Киврин. — Получите и распишитесь…

Не дослушав, что там еще донес поток его сознания, я бросился к техотсеку. Поспешно отворил обе дверцы, просунулся в хронокамеру — и расплылся в улыбке. На фанерной крышке посылочного ящика было четко выведено фломастером: «Михаилу Гарину, лично в руки».

Подхватив увесистую тару, я метнулся обратно в лабораторию.

— Что, что там? — забегал Володька в манере большой приставучей мухи.

Отмахиваясь от назойливого жужжания, я вскрыл посылку. Внутри лежали книги, журналы, газеты, а сверху — пухлый конверт с письмом, открытый, не заклеенный.

Я торопливо выцепил тетрадочные листки, исписанные четким почерком Ленки Браиловой. Киврин азартно сопел у меня за плечом, но не отгонишь же…

'Здравствуй, Мишенька!

Мишка бурчит, что обращение слишком интимное, ну, и пусть себе бурчит. Прости, что долго молчали — были причины. Сразу скажу — у нас всё в порядке. Иначе мы бы просто не смогли ничего переправить тебе! Но по порядку (Мишка сидит рядом, и ревниво следит за тем, что я пишу).

В самый момент перехода мы оказались в похожей лаборатории, а институт покинули без проблем — вахтер дул чай с вареньем, и даже не глянул на нас. Выходящие же.

И Первомайск выглядел точно таким же. Я еще подумала тогда, что ни в какое бета-пространство мы не угодили, а просто сдвинулись во времени. На день позже, скажем.

И лишь потом я начала замечать детали. Например, над Домом Советов реял красный флаг с синей полосой сбоку — флаг РСФСР. Дальше тоже была площадь Ленина, как у нас, только улица, что вела к вокзалу, называлась не Шевченко, а Большой, как до революции. А Мишка — балбес, он на такие «мелочи» внимания не обращал. Надулся, но молчит. Правильно, меня нельзя нервировать — завтра в роддом, срок подходит.

В тот же день мы выехали в Москву. Я всё высматривала различия за окном купе, но лишь одно углядела — нигде не висело ничего на украинском, даже на харьковском вокзале не значилось: «ХАРЬК I В». Но я точно не знаю, как было у нас. Вот, Мишка опять бурчит. Что, говорит, значит — «у нас»? А я ему объясняю: «У нас — это значит „в альфа-пространстве“, в моей родимой альфочке!»

Опять надулся. Ну, и ладно.