Целитель

Немецкая армия оккупировала Францию, Бельгию и Голландию, Данию и Норвегию, Югославию, Польшу и половину европейской части России. На всех этих территориях (не считая собственно Германии, Австрии, Венгрии и Чехословакии) он обладал абсолютной властью над гестапо, частями СС, концентрационными лагерями — контролировал все, вплоть до рациона заключенных. У него была своя собственная полиция и армия, разведка и контрразведка, собственные тюрьмы, опутавшие Европу своей паутиной, свои организации спекулянтов, свои урочища для охоты и массовых жертвоприношений. Его задачей было следить, травить, затыкать рот, арестовывать, пытать и казнить миллионы и миллионы людей.

От Ледовитого океана до Средиземного моря, от Атлантики до Волги и Кавказа все были в его власти. Гиммлер был государством в государстве: государством доносов, инквизиции, пыток, бесконечно множащихся смертей.

Над ним был только один начальник — Адольф Гитлер. Гиммлер исполнял даже самые грязные, самые отвратительные, самые нелепые его приказы — слепо, радостно, набожно. Ибо он обожал и боготворил его свыше всякой меры. Гитлер был его единственной страстью.

Блеклый и бесцветный, как отставной школьный учитель, не признававший ничего, кроме догм и строгих правил, он не знал ни сильных чувств, ни страстных желаний, ни слабости. Для счастья ему было вполне достаточно быть непревзойденным техническим исполнителем массовых расправ, величайшим инквизитором и серийным убийцей, которого когда-либо знала история.

А между тем нашелся один человек, который в течение всех этих проклятых лет — с 1940 по 1945 год — неделя за неделей, месяц за месяцем вырывал жертв из рук фанатичного и бесчувственного палача. У этого человека получилось заставить Гиммлера всемогущего, Гиммлера безжалостного избавить целые народы от ужасов депортации. Он лишил печи крематориев заметной части обещанного им рациона трупов. Этот человек — один, безоружный, почти пленник — заставил Гиммлера хитрить, жульничать, обманывать своего хозяина Гитлера, предать своего бога.

Еще несколько месяцев назад я ничего об этом не знал. Первым в общих чертах мне рассказал эту историю Анри Торрес^[6]. Также он сказал, что один из его друзей, Жан Лувиш, хорошо знаком с Керстеном и может устроить с ним встречу. Я, конечно, согласился.

Но, должен признаться, несмотря на ручательства самого знаменитого адвоката того времени и одного из самых крупных специалистов в области международного права, эта история показалась мне более чем сомнительной. Она звучала безумно и совершенно невероятно.

Я только уверился в этом ощущении, когда увидел перед собой дружелюбного толстяка с ласковым взглядом, благодушной улыбкой и манерами, присущими человеку, привыкшему получать от жизни удовольствие. Это и был доктор Феликс Керстен.

«Ну надо же, — подумал я. — Не может быть. Этот человек — против Гиммлера?»

Однако мало-помалу, не знаю как и почему, я почувствовал, что эта спокойная, массивная, предельно доброжелательная фигура излучает некую тайную силу, которая заставляет успокоиться и прийти в себя. Я заметил, что его взгляд, несмотря на ласковость и дружелюбие, решителен и необычайно проницателен, а чувственный рот — тонок и энергичен.

Да, в этом человеке была какая-то необыкновенная внутренняя твердость. Власть.

Но даже если и так, все равно, Гиммлер — и глина в его руках?

Я посмотрел на руки Керстена. Это их воздействием, как мне говорили, объяснялось чудо. Доктор часто держал их сплетенными на объемистом животе. Кисти были широкими, короткопалыми, мясистыми, тяжелыми. Даже неподвижные, они обладали собственной жизнью, разумом, твердостью.

Я все еще не мог поверить, но уже не был так категоричен. Тем временем Жан Лувиш провел меня в другую комнату, где на столах и стульях повсюду были навалены папки, газетные вырезки, отчеты, фотографии.

— Вот документы, — сказал он. — По-немецки, по-шведски, по-английски, по-голландски.

Я попятился, увидев эту груду бумаг.

— Не беспокойтесь, я отложил самые короткие и самые показательные, — сказал Лувиш, указав мне на отдельную связку.

Там было письмо принца Бернарда Нидерландского, где он многословно восхвалял Керстена и где говорилось, что за свои заслуги доктор награжден высшим орденом Голландии — Большим крестом ордена династии Оранских-Нассау.

Там были фотокопии писем Гиммлера, в которых он соглашался отдать Керстену человеческие жизни, о которых тот просил.

Там было предисловие к воспоминаниям Керстена на английском языке, написанное Хью Тревором-Ропером^[7], профессором из Оксфорда, специалистом по современной истории и одним из крупнейших исследователей деятельности британских спецслужб в отношении Германии во время войны. Он писал: