Целитель

В унылой спальне, где доктор лечил Гиммлера, его голос звучал взволнованно, весомо, проникновенно. Это было нетрудно. Перед мысленным взглядом доктора голландцы, датчане и норвежцы тысячами выходили оттуда, где им была уготована смерть. А Гиммлер, лежа на своей грубо сколоченной кровати, блаженно улыбался, слушая восхваления, растрогавшие его до глубины души. Он повторял:

— Да, я должен быть великодушен по отношению к германской расе.

Керстен мягко спросил его:

— А французы, рейхсфюрер? У вас в концлагерях так много французов. Не хотите ли вы войти в историю как спаситель великого народа, чья культура так богата и благородна?

Гиммлер ничего не ответил, а Керстен не настаивал. Это молчание оправдывало все его надежды.

Когда доктор вышел из спальни рейхсфюрера, то больше не сомневался в успехе задуманного предприятия. Он уже прикидывал, когда сможет поехать в Стокгольм, чтобы передать туда благоприятный ответ Гиммлера.

2

Керстен отпраздновал открывающиеся перспективы грандиозным обедом в столовой штаб-квартиры. Июльская жара также сделала свое дело — и он пошел вздремнуть.

Крепкий сон прервал шофер Гиммлера — он ворвался в комнату, как безумный, и заорал:

— Вставайте, доктор, вставайте! Чудовищное покушение! Но фюрер жив[60].

Доктора разбудили так резко, что он ничего не понял из этих криков и стал расспрашивать шофера. Но тот уже исчез, оставив дверь настежь открытой. Керстен зевнул, оделся и пошел к бараку, где жил Гиммлер. Рейхсфюрер стоял за рабочим столом и нервно перелистывал бумаги и личные дела.

— Что произошло? — спросил доктор.

Гиммлер ответил быстро и почти не разжимая губ:

— Фюрера пытались убить прямо в его Ставке. Бомба…

Ставка Гитлера была в сорока километрах от штаб-квартиры Гиммлера. Поэтому, подумал Керстен, мы не услышали взрыва.

Рейхсфюрер продолжал торопливо перебирать бумаги.

— У меня есть приказ арестовать две тысячи офицеров.

— Столько виновных? — воскликнул Керстен. — И вы всех знаете?

— Нет, — сказал Гиммлер. — Инициатор покушения — полковник. Вот почему у меня официальный приказ арестовать две тысячи офицеров — и казнить.

Гиммлер отложил бумаги, которые изучал, в папку и понес ее в угол комнаты, где стоял аппарат особенной формы. Керстен хорошо знал, для чего он нужен… Это была машина для уничтожения, превращения ненужных документов в пыль. Гиммлер засунул туда пачку бумаг и нажал кнопку. Аппарат заработал.

— Что вы делаете? — спросил его Керстен.

— Уничтожаю нашу стокгольмскую переписку… Никогда не знаешь… — сказал рейхсфюрер.

Этот жест, этот страх — Керстен увидел, как в одну секунду все его усилия, все надежды превратились в ничто, как пачка бумаг в металлических зубьях машины. Он воскликнул:

— Какое несчастье, что покушение не удалось! Путь для вас был бы открыт.

Гиммлер дернулся, как ошпаренный. На его лице было написано недоумение, монгольские скулы тряслись.

— Вы что, действительно думаете, что для меня было бы лучше, если бы покушение удалось? — тяжело дыша, спросил он.

Потом, увидев, что доктор пытается что-то ответить, он пронзительно завопил:

— Нет, нет, замолчите! Я не имею права даже думать об этом! И вам запрещаю думать об этом! Даже помыслить об этом отвратительно! Я верен моему фюреру еще больше, чем прежде, и я уничтожу всех его врагов!

— Тогда, — сказал Керстен, — вам надо будет уничтожить почти девяносто процентов собственного народа. Вы же сами мне говорили: с тех пор как пошли неудачи на фронте, не наберется и двадцати процентов немцев, которые бы поддерживали Гитлера.

Гиммлер молчал. Потом, как бы пытаясь отомстить себе самому за свое отчаяние, он сказал с холодной злобой:

— Я сейчас же вылетаю в Берлин. На аэродроме в Темпельхофе меня уже ждут Кальтенбруннер и его сотрудники. — Он сжал зубы, отчего скулы выступили еще сильнее. — Мы немедленно начнем работать.

Гиммлер, конечно, понял, какой ужас и отвращение вызвали у Керстена его слова. Он сухо добавил:

— Что же касается вас, то я прошу, сегодня же садитесь на поезд, отправляйтесь в Хартцвальде и ждите моих инструкций.

3

Керстен провел в поместье десять дней. Все это время погода стояла прекрасная. По берегам ручьев, в чаще леса, в прохладных спальнях царил чарующий покой. Трое мальчишек играли на солнце. Трава и ветви деревьев потрескивали от жары или шелестели под ночным ветерком.

А в это время Гиммлер, Кальтенбруннер и их свора перепахивали всю Германию. Шла безжалостная охота на людей. Заговорщики посмели покуситься на жизнь фюрера. Сотни как невинных, так и виновных расплачивались за оскорбление величества, за святотатство. Истязатели ломали руки и ноги. Топоры в руках палачей и виселицы работали день и ночь. Офицеров в форме вешали в мясных лавках на крюках для свиных и говяжьих туш, зацепив за горло.