Целитель

Но почему, вместо того чтобы кидаться на своих жертв, которые, спотыкаясь, выходили из вагонов, и загонять их прикладами в газовые камеры, — почему их приветствуют, почему берут на караул? Что все это значит? Какое-то наваждение, сладкие грезы…

Две тысячи семьсот евреев, мужчин, женщин и детей, две тысячи семьсот ходячих скелетов в отрепьях прошли мимо эсэсовцев, стоящих по стойке «смирно», перешли границу, и там вместо палачей, которых они ожидали увидеть, их встречали медсестры швейцарского Красного Креста — улыбающиеся, плачущие от радости.

13

Тысячам стокгольмских евреев пока ничего не было известно, да и сам Керстен узнал о случившемся только месяц спустя из письма Гиммлера. Но именно тогда благодаря цепи случайностей еврейские организации впервые обратились к Керстену, они это сделали при посредничестве фон Книрима, балтийского эмигранта из России, банкира и друга Керстена. В середине февраля он пришел к доктору и попросил его принять Хиллеля Шторха, представителя Всемирного еврейского конгресса в Стокгольме. Они встретились в тот же вечер. Хиллель Шторх коротко объяснил причину своего визита:

— Ситуация с евреями в Германии чудовищная и безнадежная. Они скоро уничтожат последних. Мы всё испробовали, но напрасно. Мы знаем о вашей работе в гуманитарных вопросах и о тех результатах, которых вам удалось добиться. Помогите нам!

— Дайте мне список того, что хочет Всемирный еврейский конгресс, — сказал Керстен. — Он мне пригодится, когда я вернусь в Германию.

Доктор еще не знал, когда поедет. Это зависело от Гюнтера. А Гюнтеру нужно было его присутствие в Стокгольме, так как все детали спасательной операции разрабатывали в шведской столице, а Керстен был единственным человеком, имеющим прямую связь с Гиммлером, поэтому с его помощью можно было быстро устранять возможные препятствия.

Но 25 февраля 1945 года министр иностранных дел узнал от американцев страшную новость: Гитлер отдал Гиммлеру официальный приказ взрывать концлагеря вместе со всеми заключенными, как только союзники подойдут к ним на восемь километров.

— А в лагерях во власти нацистов еще осталось восемьсот тысяч человек, — сказал Керстену Гюнтер. — И союзники уже близко.

Он сделал над собой усилие, чтобы справиться с чувствами, и быстро обрисовал ситуацию: американцы просят шведов сделать все, что в их силах, чтобы не допустить этого кошмара. Но шведское правительство, частью которого был Гюнтер, не имеет никаких средств давления на обезумевшего от ярости Гитлера. А шведских министров ужасает сама мысль о возможности массового убийства, предотвратить которое нет никакой возможности. Только, быть может, у Керстена через Гиммлера есть хоть какой-то шанс его остановить. Один шанс из тысячи, конечно. Но надо попытаться. Улетать в Германию надо на следующей неделе.

Керстен согласился. Итак, Гюнтер поручил ему тройную официальную миссию:

1. Попытаться предотвратить взрывы концлагерей.

2. Разобраться с препятствиями, которые Кальтенбруннер, несмотря на заверения Гиммлера, чинил Бернадоту в вопросе сбора и эвакуации скандинавских заключенных.

3. Попытаться добиться от Гиммлера капитуляции немецких войск в Норвегии (хотя солдаты были еще полны сил и хорошо вооружены), поскольку союзники сильно давят на Швецию, чтобы она вступила в войну против этой грозной армии.

Решено было, что Керстен отправится 3 марта. Накануне отъезда Гюнтер передал ему официальный правительственный документ, определявший его задачи и наделявший его официальными полномочиями для выполнения этой миссии.

Третьего марта, когда Керстен уже готовился уезжать, к нему домой, задыхаясь, прибежал Хиллель Шторх. Он размахивал телеграммой, полученной из Нью-Йорка от президента Всемирного еврейского конгресса. В сообщении говорилось, что немцы собираются со дня на день взорвать лагеря, где большинство заключенных составляют евреи.

— От имени конгресса я умоляю вас, вмешайтесь, — сказал Шторх.

Когда Керстен улетал, главной частью его багажа был огромный портфель, до отказа набитый бумагами. Теперь доктор был тайным посланником шведского правительства и Всемирного еврейского конгресса.

14

В Германии тиски сжимались все плотнее. Восточная штаб-квартира Гиммлера была уже не в Житомире — в сердце Украины, и даже не в Хохвальде в Восточной Пруссии, а уже в Хохенлихене, недалеко от Берлина и всего в двадцати пяти километрах от Хартцвальде.

Рейхсфюрер и его службы разместились в санатории для солдат СС. Сам Гиммлер тоже жил там в палате для раненых — маленькой унылой комнате с голыми стенами, выкрашенными тусклой эмалевой краской.

Керстен обнаружил его в очень плохом состоянии, но сам рейхсфюрер все еще был не способен поверить в поражение. Его фанатизм поддерживал его вопреки всему. Во всяком случае, он делал вид, что это так, и именно это помогало ему обманываться.

— Ничего не потеряно! — воскликнул он, едва увидев доктора. — У нас еще осталось наше секретное оружие. Мир содрогнулся от наших «Фау-2». И это еще цветочки. Вот увидите, сами увидите: последние бомбы этой войны будут немецкими.