Целитель душ

"Казалось бы, что тут сложного, – продолжила писать в дневнике Ольга, – Если человек доволен жизнью, значит, он счастлив. А значит ли то, что счастливый человек всегда доволен жизнью? Или нет? И много ли на свете людей, довольных жизнью и одновременно, счастливых?"

Ольга вспомнила о чём говорили в её окружении. С грустью и разочарованием поймала себя на мысли, что практически все беседы с друзьями, родственниками, коллегами – были сосредоточены вокруг жалоб и недовольства. У одного поломалась машина, другой нахамили в магазине, у третьих в семье ругань, четвёртый сидит без работы, пятый с работой, но без денег. Получается они все несчастные люди? Или всё-таки нет? Ведь иногда те, кто ещё пятнадцать минут назад с упоением жаловался "на жизнь", вдруг начинали улыбаться. А иногда даже смеяться!

– О, душенька-Оленька, вы дневничок-с завели? Чудесненько!

Услышав знакомый голос Геннадия Вадимовича Ольга непроизвольно улыбнулась, ожидая новых смешных историй о проказах Андрюшеньки.

– О чём-с пишите, дорогушенька? – Поинтересовался Геннадий Вадимович, исподтишка заглядывая в записи, – почерк у вас, милочка, крайне занимательный! Вот смотрите, – показал пальцем на строчки доктор, которого "уже не было в живых", – у вас, голубушка, энергичный росчерк пера: буковки в конце строчечки, как будто вверх убегают. Это значит-ца, Оленька, что вы очень нетерпеливы-с. Настолько, что напрочь игнорируете завитушечки на крайней буковке слова и, как будто бы, обрываете написание. И при этом, душенька… вы поглядите-ка какая прелесть! – Геннадий Вадимович заметно воодушевился, продолжая изучать почерк Ольги, – у вас в буковках "вэ", "дэ", "эр" и "у" не петелечки, а прям такие… ух, брызги в разные стороны! Как у Фёдор Михалыча…

– У кого? – Переспросила Ольга, чтобы удостовериться, что её догадка верна.

– У Фёдор, свет его, Михалыча Достоевского, конечно же! – С удивлением в голосе воскликнул Геннадий Вадимович, – Ну, право, Оленька! Вы что же никогда о Фёдор Михалыче не слыхали?

– Слышала, конечно же, – неопределённо ответила Ольга. Она не могла понять своих эмоций: то ли ей стало обидно, что Геннадий Вадимович посчитал Ольгу безграмотной, даже не знающей классиков литературы, то ли… что же её так задело в словах доктора-призрака? – Я не думала, что Фёдор Михайлович тоже… того… был… лечился…

– Вы даже не представляете, душенька-Оленька, кого мы только не имели чести лицезреть в наших стенах! – Воодушевлённо воскликнул Геннадий Вадимович и хитро подмигнул, – да будет вам известно, голубушка, хвори душевные не выбирают к кому подступаться, а кого избегать. Так что, милочка, – подвёл итог доктор, – у нас тут и писатели-поэты микстурки принимали, и генералы при эполетах, и революционеры, и художники, и деятели искусства… А что касается, Фёдора, свет Михалыча, – Геннадий Вадимович снова хитро подмигнул Ольге, косясь в сторону лежащего на кровати дневника, – думаете, голубушка, мог бы Фёдор Михалыч так подробно описать душевные терзания, если бы сам… как говорят, на своей собственной шкуре, не испытал бы? То-то же и оно, милочка, то-то же и оно… – Геннадий Вадимович сделал глубокомысленную паузу, а потом как будто спохватившись, добавил, – к слову, достопочтенный Фёдор Михалыч писал не только трагедии. Вы, душенька-Оленька, читали-с "Чужую жену и мужа под кроватью?" – Не дожидаясь ответа Ольги, Геннадий Вадимович продолжил сам, – право слово, голубушка, это же высочайшее мастерство юмора! А диалоги? Просто шедеврально!

Геннадий Вадимович захихикал, видимо вспомнив эпизод из книги Фёдор, свет Михалыча, и очки в тонкой оправе из золотого метала, от смеха заплясали на носу доктора. Закончив смеяться, Геннадий Вадимович снял очки, достал из кармана белоснежного халата, такой же белоснежный кружевной платок, и начал протирать очки, приговаривая:

– Любезно прошу простить, меня душенька-Оленька, за столь неуместный смех… напомнили вы мне, голубушка, о былых временах, когда мы с… – Геннадий Вадимович торжественно водрузил на нос очки, и снова хитро подмигнул, – не будем Оленька нарушать врачебные секретики-с… знаете ли, милочка, в нашем заведеньице-с не принято имена-фамилии вслух произносить. Про Фёдор, свет Михалыча, я бы тоже не сказал бы вам, голубушка, если бы его милость в нашу клинику попали-с. А так, встречались мы с Фёдор Михалычем на рауте в стольном граде Москве. Презанятнейший раут, скажу я вам, душенька-Оленька, был. О чём мы только беседы не вели: и о жизни, и о политике, и… о простом житейском счастье… – Геннадий Вадимович внимательно посмотрел на Ольгу, – точно! Вы же тоже, милочка, о счастьице размышляли-с в дневнике! Покорно прошу простить меня, душенька-Оленька, – Геннадий Вадимович приложил руку к груди и сделал уважительный поклон, – это ваши завитушечки в буковках меня отвлекли!