Целитель и мир

«Это несправедливо, — сказали старейшины. — Мы должны открыть также и вторую картину». Сбросили покрывало с картины Единорога — и гул негодования прокатился по площади: на картине была Зорька. Та самая Зорька, которую все знали, которая ходила на базар за рыбой и овощами. Они и тогда, когда Единорог женился, говорили: «Такой красавец, такой талант! Что он в ней нашел?». Но постепенно гул стих, люди вглядывались в милое, но такое обыкновенное зорькино лицо, и оно становилось незнакомым, особенным, красивым и, наконец, оказалось прекрасным.

В глазах Зорьки светилась любовь. Любовь была во взгляде, в улыбке, любовь была в кисти и красках художника — казалось, сама картина источала любовь. На первый холст никто уже не смотрел. И рыбак вспомнил, как в первый раз поцеловал свою жену, и обнял ее за плечи. Она прижалась к нему, ее морщины исчезли, а в глазах заблестели слезы радости. Лица стоящих на площади людей посветлели. Каждому захотелось сделать или сказать что-то доброе… Трижды признанным стал Единорог.

Найдите доброе и хорошее рядом с собой, не нужно для этого ходить за тридевять земель. Варяги нам не нужны, мы сами решим проблемы своего здоровья и, даст Бог, своей страны. Вспомним высокую культуру Речи и духовность наших предков — мы всегда опирались на Природу и Слово! У россиян есть многое свое, мы способны увидеть прекрасное рядом и в себе. И тогда зерно знания даст плоды и принесет великое благо.

Вольный полет

Я очень люблю сказку о Птице и часто ее рассказываю. В ней говорится о целях и возможностях человека, о том, как выбрать свою дорогу, как добиться своего и на что опираться, о тех, к кому влечет душа, и как сделать, чтобы утвердились идеи Добра и Любви. Сочинил ее Ричард Бах.

Жила-была птица по имени Джонатан Ливингстон, а по-нашему — Ванечка. Птица та была худая — кости да перья, бестолковая, летала неизвестно где, но не там, где надо. Известно, где должна летать чайка-подросток: возле причала и пароходов, откуда бросают хлебные корки, у берега, где без особого труда можно поживиться дохлой рыбешкой. А Джон ранним утром улетал далеко-далеко и возвращался лишь поздним вечером. И так радовался, когда мог показать родителям какой-нибудь трюк, совершенно никчемный на их взгляд. «Посмотрите, как я умею садиться!» — не шевеля ни одним перышком раскинутых крыльев, он долго планировал, и за его лапками на песке тянулась длинная ровная линия. «Кому это нужно?» — удивлялась мама. «Кому это нужно?» — возмущался папа. «Я хочу испытать себя», — отвечал обычно Джон. И продолжал свои полеты.

Однажды он тренировался — он хотел, поднявшись как можно выше, броситься вниз и на громадной скорости перейти в горизонтальный полет. Он чувствовал этот полет, представлял, как тугое, плотное пространство воздуха сопротивляется и в то же время держит его. Он поднимался и поднимался, уже в изнеможении взмахивая крыльями. При вертикальном спуске ветер ломал и мял его крылья, и он падал в воду. Он снова и снова поднимался, снова и снова падал. Наконец он сказал себе: «Я всего лишь обыкновенная чайка и должен летать там, где летают все чайки». Он летел над водой низко-низко, он это хорошо умел делать. Постепенно растаял вечер, и наступила ночь. Светила луна, а он летел и говорил: «Я всего лишь обыкновенная чайка. Если был бы необыкновенной, я имел бы короткие крылья сокола, которому легко падать камнем».

Вдруг чей-то голос произнес: «Вообще-то чайки не летают по ночам. И на такой высоте они тоже не летают. А что касается коротких крыльев сокола, то…». И вот уже Джон из последних сил — а он был такой измученный, такой голодный — карабкался вверх, выше и выше. А когда подъем закончился, он прижал так крепко, как только мог, крылья к корпусу и камнем полетел вниз. Увидев, что вот-вот столкнется с водой, он слегка отвел кончики крыльев и перешел в горизонтальный полет. Восторг его не поддавался описанию. Усталость и голод были забыты. Утром, поднявшись на высоту около пяти километров, он ринулся вниз. На огромной скорости он помчался над водой и… врезался в свою Стаю.

Стая только что поднялась в воздух для дежурного утреннего облета — где там пароход, где рыбаки возле причала. К счастью, никто из чаек не пострадал. Когда Джон приземлился, долго планируя по своему обыкновению, вся Стая была в сборе. «Джонатан, — сказал вожак Стаи, — выйди на середину круга». С замиранием сердца Джон шагнул в круг: это могло означать или величайший почет, или величайший позор. Он ждал первого, он этого заслужил. Но случилось второе. Чайка, нарушившая законы Стаи, должна быть изгнана навсегда. Он хотел было рассказать, как можно летать… никто не захотел его слушать. Все чайки повернулись к нему спиной. Джон оказался один и — улетел далеко.