— У меня, — нехотя поворачивает голову в сторону гостиной, где слышны голоса детей, — уже есть два результата. И ни один не привел к настоящему счастью.
— Они от разных отцов? — слетает с губ, и Арина сильно дергается в моих руках.
— Да это неважно, — через несколько долгих секунд и наших молчаливых взглядов, она все-таки отвечает. — Они мои дети. Только мои.
— Тогда я буду любить их, как часть тебя…
Все-таки Ласточка вырывается, встает с кровати и подается к окну. Распахивает его, словно задыхается.
— Знаешь, как будет? — говорит и, отвернувшись, смотрит на ночной город. Сквозняк теребит ее распущенные волосы, холодит кожу, и Ласточка зябко обнимает себя руками. — Тебе все это быстро надоест.
— Неправда, ты меня не знаешь.
Не встаю, сижу на месте. Что-то в груди больно проворачивается от ее слов.
— Сейчас легко раскидываться словами о любви, а пройдет год, два, три, ты посмотришь на моих детей, чужих детей, захочешь своих… — она тяжело выдыхает, роняет голову на грудь. — И любовь окажется испытанием. Не искрой желания, которая толкает на безумства, а каторгой, тяжелым трудом отношений. Возможно, ты поймешь, что я не такая и привлекательная, как казалась изначально, что есть поинтересней, красивее, податливее. А я не смогу быть другой. Я сейчас подпущу тебя, надеясь на опору, плечо и постоянство, а тебе это нужно? Ты готов на такие жертвы? Взять и перечеркнуть прошлое, не оглядываться на других, быть с одной женщиной.
— Разве ты можешь сказать точно, что будет завтра? — прерываю монолог.
— Нет, но я уверена в себе, а в тебе, — оборачивается через плечо, и на ее глазах сверкают злые слезы, — нет.
— То есть, ты заранее ставишь на мне крест?
— Ты большой мальчик, с опытом и багажом отношений за плечами. Разве нет? Но ни одни отношения не привели тебя к семье. Ты перелетная птица. Сейчас горишь, обещаешь много и приятно, а завтра сорвешься с провода в поисках новых приключений и другого тепла.
Приходится увести взгляд. Она права.
— Вот и ответ, — судорожно шепчет. — Ты привык всего добиваться легко. Да потому что, какая нормальная женщина откажет такому, как ты…
Встаю. Резко.
Поступаю к ней со спины и тихо, но очень жестко, спрашиваю:
— Какому?
Она шумно вдыхает, понимая, что я оказался рядом. Жар кожи толкается навстречу, руки покалывает желание обнять ее, прижать к себе, но я не смею. Чувствую, что это лишнее.
— Идеальному, — Арина поворачивается, локоны волос хлопают по моему плечу. — Слишком хорошему, что не верится. Страшно, ведь то, что сейчас кажется сказкой, превратится в будущем в ужас. Вот чего я боюсь.
— Я дам тебе время, Ласточка, — понимаю, почему она не доверяет. И хоть больно признавать, но сам этого опасаюсь.
Что в какой-то день проснусь и пойму, что выбрал не ту кровать, не ту женщину. Что моя безумная страсть сорвется с цепи. Что не смогу совладать с физиологией.
Осматриваю бледное лицо девушки, жадно впитывая каждую черту, морщинку, родинку, а потом отступаю. Шаг, еще и еще. Глядя, как расширяются серые глаза от удивления, выхожу из комнаты, хотя до безумия хочу быть рядом с ней.
Я болен — это нельзя взять и отменить. Болен серьезно и неизлечимо. Обещать верность — заведомо обманывать.
Дети затихают, когда я появляюсь в гостиной.
— Маме уже лучше, скоро поедем домой, — проговариваю на автомате, чтобы хоть как-то себя встряхнуть.
— У нас нет дома, — грубо отрезает Миша, но тут же тушуется. — И никогда не было.
— Значит, будет, — хочется притопнуть ногой, чтобы прекратить эту апатию. Дети тоже смотрят на меня, как на что-то временное, особенно пацан, они не верят, что им могут помогать на постоянной основе. Отец явно этого не делал, Арина все тащила сама, а родных, судя по всему, у нее больше нет.
До аптеки дохожу за несколько минут, столько же трачу на покупку, но возвращаться не спешу — иду медленно, продумывая каждое слово, что Ласточке хочу сказать.
— По тонкому льду ходишь. Упустишь свою ласточку, не вернешь никогда, — у двери отеля меня поджидает невысокая тень. Голос знакомый, скрипучий и сокрушающий. — Одумайся! — будто кулаком в лоб.
Чтобы разглядеть лицо старушки, мне приходится податься ближе и наклониться, но в лицо влетает, с потоком холодного ветра, ворох снежинок и песка. И пока отмахиваюсь, отплевываюсь, бабулька исчезает.
Сбежала, зараза. Так похожа на ту, что встретилась в подъезде, но я не уверен.
Теперь я точно знаю, о какой Ласточке речь, но за что прощение просить я буду? О чем бабулька говорила в прошлый раз? А еще меня тревожит вот что: не та ли это провидица, что преследовала Генри?
Я ведь и не собирался предавать Арину, потому что хочу изменить себя, сломать физиологию, научиться ждать свою женщину и быть верным. Что же мешает? Предательское предчувствие, что не справлюсь…
Глава 23
Все-таки позволяю ему себя провести. Не знаю его имени, кто он, чем дышит и чем увлекается, но позволяю на пороге дома притронуться к моим губам.
Нежно, настойчиво и особенно.