— Филипп Георгиевич, — тонко улыбнулся профессор, — я математик, и для меня квантовый компьютер — абстракция. Даже та его математическая модель, которую я разработал, использует лишь самые общие квантовые принципы, вроде параллелизма или запутанности, не предрешая физических реализаций. Тогда, скажем, модель эволюции есть унитарное вращение в конечномерном гильбертовом пространстве, а модель виртуального разделения на подсистемы отвечает разложению пространства в тензорное произведение… — он смешался, и прочистил горло. — К-хм… Если в двух словах, то роль проводов обычной ЭВМ в квантовом компе играют кубиты — квантовые биты, а роль логических блоков исполняют унитарные преобразования. Что же до физических систем, реализующих кубиты, то ими могут быть любые объекты, имеющие два квантовых состояния: поляризационные у фотонов, или электронные у изолированных ионов… Кстати, наша группа использует как раз ионы в вакуумных ловушках Пауля, и… — профессор замялся. — Пока что нами создан двухкубитовый квантовый процессор…
— Пока! — насмешливо фыркнул Старос. — Поздравляю вас, Юрий Иваныч, с победой! Really!
Присутствующие задвигались, захлопали, а Наташа притихла, остро сознавая собственную малость. Хотя…
Вон, даже Марк Петрович, доктор технаук… Заметно, с каким трудом Гальперин продирается сквозь «квантовые суперпозиции»!
«А у меня есть моя „Исидочка“!» — взбодрилась Ивернева.
И ей этого вполне… как там… quantum satis!
Наташа неторопливо шагала мимо расплывшегося супермаркета «Универсам», пристроенного к кирпичной высотке. Старожилы Зелика прозывали ее «профессорской башней», а то и вовсе «дворянским гнездом». Их тут было несколько, возведенных у самой площади. В стороне, за парком, поднимались белые трапеции сорокаэтажников, но, некогда элитарные, «башни» все еще не утратили своей статусности — многих привлекала удобная, продуманная планировка. Вон в той живет Мишина мама…
Ивернева грустно вздохнула.
«Мишенька…»
Последние годы стали самыми-самыми счастливыми! И пусть ее встречи с Мишей редки, но тем они ценнее, тем ярче — и выше серой плоскости буден. А любовь не кончается…
— Наташенька, здравствуй!
Девушка узнала радостный голос, и смущенно обернулась. Даже в пятьдесят с хвостиком Мишина мама сохраняла изящество фигуры — и талии, и высокой груди, а модный плащик не прятал стройных ног. И вряд ли так уж сильно повлияла на бабушку любимая внучка! Скорее, у Лидии Старос сработал тот же молодильный эффект, что и у Инны Дворской — обе девять месяцев вынашивали маленьких целителей…
— Здравствуйте!
Лидия Васильевна ласково обняла мамочку Леи.
— Покрасне-ела! — шутливо сказала она. — Чуешь вину! Ты почему не заходишь? А Леечка где?
— Лея в садике, — заулыбалась Наташа, — она мне строго-настрого запретила забирать ее раньше полшестого.
Мама Миши рассмеялась.
— Да-а, эта крохотуля всех школит и строит! «Деда Филя» уже сам подлизывается — станет на четвереньки, изображая коняшку, и кругами по всей гостиной! Лея кричит: «Но! Но-о!», а Фил: «И-го-го!» Сфотографировать бы, и всему вашему «Совинтелю» показать гендира!
— Не надо! — хихикнула Ивернева. — А то загордится еще!
— Лея?
— Филипп Георгиевич!
Отсмеявшись, Лидия Васильевна решительно взяла под руку Наташу, и повела к себе.
— Пошли, пошли! Признаюсь по секрету — из Мишиных женщин я больше всего тебя люблю! И не красней! Понимаешь… Инна хорошая, да и хороша, но я чувствую в ней нечто скрытое… Ну и, поневоле, испытываю недоверие. Пускай и легкое, но все равно же — тень! Вечно в Инне какая-то недосказанность…
— А Рита? — пробормотала Ивернева, семеня рядом. — Разве…
— Рита — очень умная девочка, — задумалась Лидия Старос, пружинисто шагая к подъезду. — И очень красивая. И ведь настоящая звезда! С годами она не растеряла, а накопила женскую силу… М-м… Как тут сказать, не знаю… Понимаешь, есть девушки простые, как бы открытые настежь, а вот, чтобы сблизиться с Ритой, нужно преодолеть определенную черту. Сама видела какую-то хронику с кинофестиваля в Париже… Риточка блистает, и тут — Ален Делон! Шестьдесят лет, но все еще красавец-мужчина. Хотел «Литу Сегаль» в губы чмокнуть — и заробел, только ручку поцеловал!
Женщины вошли в лифт, и дверцы плавно сомкнулись.
— Знаешь, мне кажется, что только перед Мишей Рита способна раскрыться полностью, отдаться ему вся… Как и ты, Наташенька. Правда, — Лидия Васильевна лукаво улыбнулась, — не знаю уж, как вы делите Мишу на троих… Молчу, молчу! — рассмеялась она, поднимая руки. — Ты так мило краснеешь! Сто-оп… А чего это у тебя глазки красные? Ты что, плакала?
— Я… Да нет… — замямлила Ивернева, вышагивая на этаж.
— Ой-ё-ё, ёжечки ёё! Ната-ашечка… — пришел черед румянится самой Лидии. — Ну, что я за дура такая! Памяти совсем нет! Миша же звонил сегодня ночью!
— Правда⁈ — сильно вздрогнула Наташа, чуя, как разворачивается в ней горячее счастье. — Он живой, живой!
У Мишиной мамы, у самой слезы навернулись на глаза.